Оли Дункан - Тогда и сейчaс

Однажды Татьяна сказала нам, что мужа пригласили в Швецию читать в университете лекции и они уезжают, скорее всего, навсегда. Это событие очень повлияло на Евгению. «Значит, и Козлиха уезжает в Швецию навсегда. Червяк танцевал, танцевал латинские танцы, а теперь смывается. Танька там тоже будет первой, потому что она везде первая, – завидовала подруга, – а портреты латинских коммунистов они оставят на память общежитию. Ну всё, хватит, нечего ждать милости от природы: я иду с копьём на мамонта! А ты как хочешь».

Это была наша последняя встреча с Жекой, а потом она надолго пропала. Позвонила подруга мне только через несколько лет, объявив звонким голосом, что выходит замуж. Мы встретились по этому поводу.

– Представляешь, цыплёнок, моего жениха зовут Жан. Мало того, что он француз, так он ещё и в Париже живёт!

– Значит, француз из Парижа? – переспросила я.

– Да, – ответила подруга, – видишь ли, здесь-то женихов для меня не нашлось. Орлиный нос, тощая, ноги костлявые, глаза, правда, ничего, но и они не помогли. Мама родила второго ребёнка, когда мне было шестнадцать. Всё внимание – брату. Это я так веселюсь, а в душе пустота! Нет, – испугавшись, спохватилась подруга, – я своих родителей очень люблю, но одиночество я не выношу. Послушай, большому кораблю – большое плавание. Приеду в Париж – обязательно тебе напишу!

– Жень, а ты можешь мне оттуда не писать, а? – слабым голосом попросила я. – Меня в «Интурист» распределяют. Ведь твоё письмо мне всё испортит. Ну, пожалуйста!

– Эх, ты, подруга называется, – с горечью ответила Женька, – пили отсюда. Уж как-нибудь в другой раз.

Мы снова расстались на несколько лет. И честно говоря, я очень удивилась, когда вновь встретила Евгению на выставке (я там работала переводчицей от «Интуриста»). Такая же бесцеремонная, волевая, сильно накрашенная женщина, знакомая со многими иностранцами, говорила быстро и бегло, но почему-то по-итальянски. Мы расцеловались, расплакались, вспоминали прошлое, но так и не смогли наговориться.

Несколько моих вопросов ей не понравились, и отвечать на них она не собиралась. Она была очень своеобразная и сильная женщина с необыкновенным темпераментом, оказывавшая огромное влияние на каждого своего собеседника. И Женя это знала и, смеясь, вечно что-то рассказывала в крике, в оре, окончательно делая собеседника своим другом, партнёром или сгорающим от страсти любовником.

– Живу в Италии, – вдруг заявила она сама, – уже четыре года. Ты же помнишь, что я уехала в Париж. Город хороший, романтичный, но, увы, хлебнула я там горя в свои двадцать. Жан оказался ужасным подонком и свиньёй, бил меня, отнимал все деньги, которые я зарабатывала в антикварном магазине на бульваре Дебюсси.

Это название мне не было знакомо, но, надо сказать, сильно впечатлило:

– Бульвар Дебюсси, Жэка, ого!

– Да брось, цыплёнок, жизнь – штука сложная, досталось мне там. Париж и Жан, бульвар Дебюсси и скряга хозяин, который меня выгнал, не заплатив. Вот такие дела! Однажды моё терпение лопнуло: солнечным парижским утром в домашних тапочках я якобы вышла в химчистку, а сама рванула на вокзал. Села в поезд Париж–Милан и уже через пять часов была на станции Милано Централе. Два месяца жила у подруги, работала у неё уборщицей, смотрела за детьми. Между тем я окончила языковые курсы и бегло заговорила по-итальянски. Устроилась на фирму переводчицей и теперь разъезжаю с «итальяхами» по всему миру, работаю на выставках, зарабатываю неплохие деньги. По крайней мере, на жизнь хватает. И на кайф хватает. – Женька вдруг резко замолчала, а потом сказала: – Мне нужен гинеколог. Необходим срочный аборт.

– Кому? – спросила я.

– Мне, конечно, – ответила подруга, и по её лицу потекли серо-чёрные слёзы. – Я беременна от самого владельца фирмы, а он женат, у него пять дочек, жена страшная с бородавкой на носу, всегда ходит обиженная. Муж её боится «до опупения», при одном виде трясётся. Да и, честно говоря, он старый чёрт, шестьдесят два года деду. В любви мне клялся, а когда я забеременела, испугался, козёл, взмолился, чтобы его уродине ничего не рассказала. А я-то, пожалуйста, только вот немного денег попросила. Помнишь, у Ильфа и Петрова: «обидеть женщину может каждый, а вот помочь…» Короче, помог на аборт! Ха-ха-ха. Давай выпьем, цыплёнок, у меня с собой классный коньячок.

Я отказалась, но гинеколога найти пообещала:

– Мама поможет. Она многих врачей знает, любого профиля.

На том и порешили.

Встретились мы через три дня.

– Всё в полном ажуре, Женька, – сказала я, – вот адрес.

– Ну ты совсем плохая? – нервно спросила подруга. – Не видишь, что я с температурой стою. Тридцать девять у меня. Два дня назад всё сделала. На следующий день вышла на работу. Поняла? Или ты думаешь, что меня на работе за красивые глаза будут держать? Нет, цыплёнок, Запад – вещь коварная, надо выживать. Здесь каждый сам за себя.

«Бедняга, – уходя, думала я, – она же пропадёт! Каково ей с такой температурой работать? Это же явное воспаление. Да, жизнь у неё не фонтан».

Четыре дня мы не встречались. Я боялась нарваться на её агрессию и ещё раз услышать про себя, что я туповатая. Когда моя подруга так со мной разговаривала, я терялась и действительно тупела. На пятый день в моей квартире раздался телефонный звонок. Взяла трубку и услышала слабый голос Евгении: «Цыплёнок, родная, милая моя подружка, помоги!»

Беру такси, мчусь в гостиницу, вбегаю в номер спасать подругу, а она сидит накрашенная и ржёт. Ну, конечно же, в неё влюбились. А как же иначе? В красавицу такую… «Да, – подтвердила мою догадку Женя, – на этот раз англичанин, на год моложе меня. Красивый, высокий, широкоплечий, окончил Кембридж. Смотрит с обожанием, с ума от любви сходит. Но Марк говорит только по-английски, а я этот язык не знаю. Завтра приходи, цыплёнок, в ресторан «Националь», переводить будешь. Посидим, выпьем. И не вздумай ему глазки строить! За своего Марка я убью».

Я согласилась, понимая, что про её плохое самочувствие спрашивать неуместно: может и обозвать. Я-то решила, что мою подругу в больницу везти придётся, там будут долго лечить, потом с работы выгонят. А у неё, видите ли, на горизонте англичанин по имени Марк Янг!

На следующий день ровно в восемь часов вечера я вошла в ресторан «Националь». За столом в изящном маленьком платьице с чёрным бантом под воротником сидела Евгения, томно курила сигарету в мундштуке и пыталась что-то объяснить Марку. Она была потрясающе хороша: короткая стрижка ёжиком, огромные зелёные глаза, которые ещё больше выделяли густо накрашенные ресницы, красиво подчёркнутый рот. Оригинальный хищный нос хорошо вписывался в общий ансамбль, придавая своей хозяйке ещё большую сексуальность. Ах, боже ты мой, чистая француженка с обложки журнала Elle. Я отметила её изысканный вкус, манеры, умение держать себя. Это была уже не та шумная девочка, которая бегала с комсомольским значком на кофточке по институту.