Саша Селяков - *Цена прошлого#

– Ты про жизнь воровскую че-нить знаешь? С братвой общался?

– Основное-то, конечно, знаю, слышал. Много рассказывали, – уверенно ответил я.

– Рассказать могут всякое. Ты черный? – увидев мой растерянный взгляд, он продолжил, – вот видишь. А это основное и есть. Черные – это порядочные арестанты, которые придерживаются воровских понятий, традиций и живут по-людски. Людское – это воровское. У черных три масти: мужик, бродяга, вор. Кстати, это черная хата, если че, здесь одни мужики. А красные – это козлы, суки, те, кто работает на мусоров, короче вся чесотка. Мужик тоже может там оказаться, если начудит то, что неприемлемо порядочному: в карты, например, не рассчитается или обманет ближнего, да много за че можно перекраситься. – Руслан начал тихо, но чем больше он говорил, тем ярче загорались его глаза, а голос становился более громким и решительным. – Еще есть обиженные, петухи по-другому, опущенные, пидорасы…

– Ты че разорался!? Тише будь! И не дыми в мою сторону! Бля, только задремал, – прервал речь Руслана грубый басистый голос.

Тот сразу же осекся и, скорчив недовольную мину, затушил сигарету. Голос принадлежал лежащему на нижней угловой шконке. Это был абсолютно лысый, по-спортивному крупный человек лет тридцати, один из тех, кого я причислял к уважаемым и авторитетным. Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом, накрывшись верблюжьим одеялом, молча повернулся лицом к стене.

– Витя Большой, – голосом близким к шепоту произнес Руслан, – смотрящий за хатой. Есть еще смотрящий за этажом, за корпусом, за игрой и смотрящий за тюрьмой, положенец. Каждый порядочный должен знать их по именам.

Руся продолжил, а я откинулся на подушку, поправив под собой скомканное одеяло. Не знаю, какие процессы активизировались в моей голове, видимо те, которые не задействованы в обычном состоянии, а включаются только в экстремальных ситуациях. Голова была ясная, и я запоминал все, каждое слово. Слова выстраивались в логические цепочки, которые, сковываясь друг с другом, образовывали передо мной четкую картину. Однако некоторых звеньев не доставало.

– А кто такие бродяги? Как понять, смотрящий за игрой? Красные что, отдельно сидят?

– Есть красные хаты, они там и сидят. О, смотри Виа Гра! Новый клип!

Я посмотрел на экран. Темное небо, острые скалы, красивые женские тела в облегающих прозрачных платьях. Опять новая солистка. Светленькую заменили. Старая и двух месяцев не продержалась, в одном клипе всего снялась… Блин, откуда я это знаю.

– Руся, а ты чем до всего этого на свободе занимался? Учился, работал?

– Мать запила, как отца посадили, – не отрываясь от экрана, сказал он, – в школу ходить я перестал, так… подрабатывал, где придется.

– Что делал-то?

– Дьячком в церкви служил.

######

Как быстро человек привыкает к новой обстановке и незнакомым ему обстоятельствам? Наверное, все зависит от личностных качеств человека и от того, насколько незнакомы ему эти обстоятельства, насколько нова эта самая обстановка.

Две недели пролетели как один день. Я уже понимал, о чем говорят друг с другом мои сокамерники, начал понимать местный специфический юмор и после очередной пошло-черной шутки делал вид, что мне тоже смешно. От чая меня больше не тошнило, выручали конфеты, которых здесь было вдоволь – сахар перебивал вкус горечи. Начал курить крепкие сигареты. Легкие здесь никто не курил, и когда мои заканчивались, приходилось угощаться такими. Горло давило, я кашлял, но отказаться от этой привычки не мог. Да и не хотел.

За эти дни успел более-менее приспособиться к окружающим, запомнил все имена, прозвища и погоняла, кто за что сидит, и кто чем занимался там, на свободе. Контингент здесь был разный: таджики-наркоторговцы, которые в один голос кричали: «Мы не барыги, нам подкинули!», простые мужики, по пьяни, случайно или нет, убившие кого-то, ребята немного моложе меня, грабившие ради дозы героина или куража, как Руся. Был и настоящий криминальный элемент, закоренелые преступники: бандиты, крадуны – точно определить их расположение в воровской иерархии я еще не мог. Таких, по моим наблюдениям, в камере было двое: Вова Домик и Витя Большой. Если с первым мы быстро нашли общий язык, и я даже пробовал шутить, то с Большим мне познакомиться не удавалось. Не сказать, что он избегал моего общения, или я боялся подойти к нему, но вот как-то не складывалось – то ситуация не позволяла, то настроение не располагало.

Родители привезли мне передачу, большой тридцатикилограммовый мешок. В нем было все: новое постельное белье, мягкие полотенца, необходимая одежда, зубная щетка, паста, кружка, чашка, ложка, разные консервы, колбасы, сыры, сладости и самое главное – сигареты и чай. Мы сразу накрыли на стол. Заварили литровую кружку чая, в глубокую тарелку насыпали слоеное печенье, конфеты и мягкие земляничные пряники. Когда чай заварился, мы встали вокруг стола и начали разливать его по кружкам.

– Дай Бог здоровья родным и близким, спасибо, что нас не забывают! – сказал Домик и, сделав глоток чая, потянулся за пряником. Лишь после этого все накинулись на сладости: не успевая прожевывать, набивали рот печеньем, другой рукой пытаясь развернуть конфету. Я старался не отставать, а когда тарелка опустела, и весь чай был выпит, мы закурили.

– Легкие что ли? – воскликнул Руся и оторвал половину фильтра.

Я чиркнул спичкой и прикурил. Как будто затянулся воздухом, дыма я не ощутил. Уже привык, так быстро. Я мысленно усмехнулся и начал отрывать фильтр.

######

Можно ли убежать от прошлого? Забыть все и начать жизнь с чистого листа? Очень сомневаюсь. Прошлое терпеливо. В самые неожиданные моменты оно будет пронзать твою память острыми воспоминаниями, а на чистом листе твоей, как ты думаешь, новой жизни будут появляться грязные кляксы, которые ты ничем не сможешь смыть.

Дни пролетали незаметно. Кого-то возили на следственные действия, кто-то уже начал судиться и после недолгого отсутствия привозил с собой либо кучу радостных эмоций и большие надежды, либо сдержанное отчаяние и смиренный потухший взгляд. Девять с половиной лет строгого режима получил Алиджон – таджик с кривым подбородком, впалыми щеками и всегда немытыми волосами. Он громко ругался на смеси таджикского и русского со своим земляком, а то и с самим собой. Судя по обрывкам фраз, которые я смог понять, он винил во всем своего подельника, который наговорил на суде много лишнего. В тот день, когда его заказали на лагерь, и он в ожидании сидел на клетчатой китайской сумке, куря одну за одной, «робот» разморозился и в камеру завели новенького. Это был среднего роста темноволосый человек неопределенного возраста с глубоким взглядом. На вид ему можно было дать как тридцать, так и сорок с небольшим.