Максим Городничев - Помутнение

На улице раздался топот – инквизиторы уже под окнами. Лучше бы им приехать до того, как убийца наломал дров, кто-то снова меня подставил.

– Подставил, – пробормотал я, пробуя, как слово лежит на языке. Натягивая брюки, подумал, что никогда не забуду Тиферет. Мимолетная ночь, ничего не значащая, отчего-то запала в сердце, будто зарубка на старой древесине. Теперь игры кончились, я найду выродка, и он будет лежать бездыханный передо мной, точно так же, как и она.

Инквизиторы барабанили ногами по лестнице, поднимаясь выше, кто-то схватился за ручку, дверь оказалась заперта. Я неторопливо вылез на карниз и начал спуск с четвертого этажа. Спускаясь, я вспоминал, какая у нее поступь. Это не походка, скольжение! Высокая, знающая себе цену, она прорезает свечение красных фонарей, словно мать вавилонских блудниц. Ты пришла ко мне, точно Венера, но ты опасна, ты сулишь боль.

В небе мерцали звезды, я продолжал спускаться в густую тьму. Лунный свет ложился на крыши и верхушки стен, но чернильные тени от сводов накрывали улицу. Одиноким островком среди моря тьмы блестел вход в салун.

Когда брусчатка уже чувствовалась по запаху, спрыгнул, услышал стук сапог по каменной плите. Перебежал залитый лунным светом клочок двора, торопливо нырнул в спасительную тень, замер, вслушиваясь. Тяжелые шаги гремели далеко наверху, слышались крики, непонятные тени носились с факелами. Ублюдки снова открыли на меня охоту.

Глава 2

Я пошарил под умывальником и извлек оттуда конверт в оберточной бумаге, которая тотчас расползлась в руках и рассыпалась желтой пылью. На стол, уставленный приготовленными к очередной дозе препаратами, я выложил иглу, пипетку и ложку. Затем торопливо вскрыл конверт – паутинообразное сочетание завязок и оберток. И вновь на дне шприца расцвела красная орхидея, порочный аромат дурмана витками невидимых спиралей разнесся по комнате. Я сжал пузырек, наблюдая за тем, как врывается в разбухшую вену раствор, всасываемый немой жадной кровью…

Глаза быстро привыкли к темноте, я заметил силуэт убегающего человека. За спиной блеснул металл – арбалетчик не оставил дорогое оружие. Наводчик или убийца, я понял сразу, оказался у внутренней стены, окружавшей двор, полез по ней вверх, словно паук, скользящий по нити.

Я крался медленнее: арбалетчик взбирался по веревке, мне же пришлось карабкаться по голой поверхности, цепляться за крохотные трещинки, выступы между камнями. Когда беглец на миг заслонил звезды над гребнем стены, я добрался лишь до середины, а когда сам перевалил через край, снизу из темноты послышались стук копыт и приглушенное ржание. Из тени выметнулась лошадь с укутанным в плащ всадником и, пронесясь по улице, исчезла в сумраке, такая же неуловимая, словно вчерашний день.

Апокалипсис, мой верный спутник, молчавший на протяжении многих лет, снова заговорил:

«Стал я на песке морском и увидел выходящего из моря

зверя с семью головами и десятью рогами, и на рогах его десять

диадем. И дал ему дракон силу, престол свой и великую власть.

И поклонились дракону, который дал власть зверю, и покло-

нились зверю. И дана была ему власть действовать сорок два

месяца. И дано было ему вести войну со святыми и победить

их; и дана власть над всяким народом».

Дорожная пыль вздымалась тончайшим облачком. Я на бегу читал когда-то заученные наизусть строки библейских писаний, изредка посматривая то на алеющий рассвет, то на манящую искру арбалета. Стук подков в ночном безмолвии доносился ясно, еще даже птицы не проснулись, молчали, а мои ботинки из телячьей кожи поднимали пыль бесшумно. Наконец цокот почти затих, в тусклом свете фонарей я смутно различал темнеющие на брусчатке свежие царапины. Далекий край земли розовел, но если арбалетчик свернет с главной улицы, по следу его не найти.

Дыхание между тем пошло из груди сиплое, жаркое. Горло пересохло, и я понял, что начал уставать, как выброшенная на берег огромная рыба. Следы с главной улицы ушли внезапно. Я едва не проскочил мимо, но вовремя свернуть в переулок, сразу заметил свежие оттиски копыт на влажном камне. Снова во мраке послышался цокот, теперь конь шагал мерно, не спеша, словно хозяин ждал кого-то. В небе уже пламенели облака. Луна почти зашла, брусчатка из черной превратилась в серую.

На спине незнакомца ерзал громоздкий механизм с длинным отполированным прикладом, и я ждал, когда стрелок, ведя коня, повернется лицом. Нож серебристой рыбкой выскользнул из моей ладони. Арбалетчик вскинул руки, словно пытался взлететь, упал навзничь, выронив поводья. Конь нервно зафыркал, почуяв кровь, забил копытами по брусчатке, из-под шор блестели крупные черные глаза.

Я подошел к стрелку, увидел искаженную гримасу, расплывавшуюся в темном мареве. Заходящая луна светила как фонарь из промасленной бумаги, можно различить самый крохотный камешек, любую малую травинку, но не его лицо. Оно будто слилось с последним клочком мрака, предчувствуя близкую гибель, лишь глаз, подобно бриллианту, сверкал.

Дыхание из моей груди доносилось сиплое, разгоряченное от бега, словно раздувались прохудившиеся кузнечные мехи. Воздух был настолько сухой, что царапал горло.

– Зачем ты убил Тиферет? Кто заказчик?

Я вдруг понял, какую ошибку совершил. Арбалетчик умирал, корчась от боли, его единственный уцелевший глаз блуждал в пустоте.

Уже не ожидая ответа, я отвернулся, чтобы раствориться в лабиринте улиц, но голос, полусвист, искаженный болью, заставил замереть на месте:

– Баллок.

Я похолодел.

– Кто еще?

– Я не могу… большая игра… большие ставки… и ты на кону… в эпицентре…

Он неслышно и стремительно покидал тело, кровь хлынула изо рта, и дальше разобрать ничего не удалось. Я стоял над мертвецом, вслушиваясь в громкий стук собственного сердца. Я стоял над трупом, с вспотевшим лбом и вспотевшими яйцами.

***

Баллок считался влиятельным человеком в городе, и вопрос: «чем я ему насолил?» напрашивался сам собой. Если и он – мой враг, а умирающий не соврал, его надо убить. Инсценировать несчастный случай: меня не заподозрят, и доказать невозможно. Бред!.. Тучи уже сгустились над головой, есть ли смысл играть втихую? Завтра же чертов жнец человеческих душ умрет.

Но обдумать эту мысль оказалось выше моих сил. Ломка началась как всегда неожиданно, и унять ее могла только пара пилюль. Я знал, где достать запрещенные законом стимуляторы сознания, что примиряют с реальностью и дают передышку для психики, но выворачивают душу на изнанку.

Я отправился к Маре. Она работала в судебной системе трибунала, но эти крысоловы даже не подозревали, кто она на самом деле. Именно ее имя, вселявшее суеверный ужас в сердца и умы людей, проникало даже за железные ставни, заставляя тревожно ворочаться во сне местных епископов и кардиналов. Она была ведьмой.