Анатолий Косоговский - Любить ненавидя

– О! Мальчики! – всплеснула она руками. – Так вы студенты? Какого института?

– Педагогического, – удивился Саня. – А разве вы не в педагогическом свой адрес оставляли?

– Конечно, конечно, и в педагогическом тоже, – с готовностью закивала головой особа с тройным подбородком и, разворачиваясь, отчего все ее жировые складки плавно, словно холодец, заволновались, махнула рукой, предлагая следовать за ней. – Проходите! Проходите! А на собачек не обращайте внимания, они смирные, ласковые. Они не кусаются.

Гавриленко, громко выдохнув, словно входил не в квартиру, а следовал за Данте в подземное царство мертвых, шагнул первым, Фомин – за ним. Идя за женщиной по узкому, заваленному коробками коридору, Ленька попытался было хоть приблизительно сосчитать количество собак, копошащихся повсюду, но они так резво перемещались и кружились у ног, что он бросил это бессмысленное занятие. В нос ударил резкий противный запах, в котором смешались «ароматы» подвального помещения, животных, заполонивших его, какой-то ужасно неаппетитной, даже противной снеди, готовившейся то ли на ужин, то ли для кормления домашних питомцев.

– О, так у Вас еще и кошечки есть? – стараясь подыграть хозяйке, но, скорее, удивляясь своему открытию, ошарашенно произнес Гавриленко, войдя в маленькую, утлую, низкую комнатушку и увидев в углу пять или шесть разношерстных мурок, вольготно расположившихся на рваной подстилке.

– Ой, я их так люблю, так люблю. Это же божии создания. Это же живые существа, как их бросишь на погибель, – улыбаясь, произнесла женщина и тут же, переключив свое внимание на животных, засюсюкала:

– Маленькие мои, холёсие 4 4 Холёсие – искаженное произношение слова «хорошие». , идите к маме.

Кошки, словно послушные детки, видимо, и в самом деле считавшие хозяйку мамой, дружно поднялись с мест и начали тереться у ее ног. Однако Саня поспешил вернуть разговор в нужное ему русло.

– Скажите, пожалуйста, как к Вам обращаться? – спросил он.

Видя, что хозяйка подземного царства собак и кошек, призадумалась, студент уточнил: – Как Вас величать?

– А-а-а! – всплеснула руками женщина, обрадовавшись своей догадливости. – Марья Ивановна я, Марья Ивановна.

– Мария Ивановна, – Гавриленко произнес ее имя и отчество правильно и официально, – сколько Вы хотите брать с нас за проживание? Где Вы нас определите спать?

– А вот кровать…, – показала женщина, – новая… почти… Двухместная, матрац с пружинами! – с особой гордостью добавила она.

Саша несколько недоуменно посмотрел сначала на кровать, затем на своего нового приятеля, затем на замершую в ожидании решения ребят Марию Ивановну. Она вдруг посчитала перечень достоинств проживания в ее квартире неполным и, то ли уточняя, то ли именно таким образом рекламируя предоставленные услуги, указала на натянутую в углу простыню:

– А я вам, ребятки, мешать не буду. Я сплю вот здесь, за перегородкой.

Фомин молчал, растерянно оглядывая комнату. Она была немаленькой, метров шесть на шесть, но ужасно захламленной всевозможной всячиной. Обои на стенах уже успели пожелтеть и в некоторых местах отклеиться: было видно, что привести их в порядок у хозяйки не доходили руки. В верхнем углу комнаты Леня увидел крупное коричневое пятно: должно быть, от постоянной влаги. Грязные окна становились серьезной преградой на пути естественного света. А как им быть чистыми, если они наполовину уходили под землю, и при первом же дожде грязь, летевшая на стекла, растекалась в самых замысловатых художествах, изощрялась, как могла. У окна стоял стол, покрытый выцветшей клеенкой, и два совершенно разных стула: одно с мягким сиденьем и изогнутой спинкой, но без вертикальных брусков; другое – прямоугольное, несколько топорное, но более надежное. Окрашенная в жгуче-синий цвет табуретка стояла чуть поодаль, возле старомодного, видимо, самодельного, но вполне крепкого шкафа. Весь этот не блещущий изысканностью интерьер завершали уже отрекламированные хозяйкой двухместная кровать, покрытая сшитым из лоскутков разноцветных тканей покрывалом, и простыня, за которой должна была проживать Марья Ивановна.

Гавриленко, поджав губы, задумался. Через несколько секунд, видимо, приняв решение, он снова поднял тему оплаты:

– Так сколько Вы хотите…

– А я, как все, ребятушки вы мои, как все – тридцать рубликов в месяц, – не дав ему договорить, выпалила Мария Ивановна. – А мне ничего и не надо. Это я для них, для моих зайчиков, на такое решилась, – для пущей верности объяснила она.

– М-м-да, – протянул Гавриленко, проведя взглядом по всему периметру комнаты. – Ну что ж, условия вполне подходящие. Жить можно. Мы согласны.

– Ну, вот и славненько, вот и славненько, – с готовностью выразила свое согласие и Мария Ивановна и засуетилась: смахнула со стола пыль и поправила на нем клеенку, переставила с места на место стул.

Ленька, до невозможности расширив глаза, уставился на своего нового приятеля. Все это время, пока они осматривали комнату, он не вступал в разговор, полностью положившись на интуицию и хоть какой-никакой жизненный опыт Сани (все-таки на пару лет старше его, вчерашнего школьника), но все же втайне надеясь, что Гавриленко ни за что не решится здесь жить. Ну, ладно, тесно. Ну, ладно, низкие потолки. Грязные окна. Ну, ладно… Но собаки, кошки… А запах… Этот ужасный запах, который, казалось ему, уже успел проникнуть в одежду, в волосы, да что говорить, в кожу.

– Пойду, покурю, – Фомин незаметно дернул Сашу за рукав, так, чтоб не увидела Марья Ивановна, приглашая его последовать на улицу. – Вы не против? – обратился он к хозяйке квартиры.

– Нет, нет, что Вы, – засуетилась обладательница пышных форм и замахала руками. – Если на улице, то я совершенно не против.

Фомин первым поспешил выскочить из квартиры. Гавриленко за ним.

– Я надеюсь, мы не собираемся оставаться здесь больше, чем на ночь? – решительно произнес Ленька, когда они оказались во дворе дома.

– Хм-м, ясное дело, – хмыкнул Саня, – но переночевать-то все равно где-то нужно.

– Нужно, – согласился Фомин, подкуривая сигарету. – Только боюсь, это будет ночь кошмаров. Вот что-то неладное чувствует мое сердце. Что-то неладное. Надеюсь, в этом подвале хоть привидения не водятся.

Саша захохотал.

– Не дрейфь, – решил успокоить он Фомина, – прорвемся. Утром отдадим ей два рубля и ту-ту, только нас и видели.

На улице окончательно стемнело, и приятели вынуждены были вернуться в свое временное пристанище. Делать было нечего, обстановка особо не веселила, и они решили укладываться спать. Но только ребята разделись и развесили вещи на стульях, как в коридорчике послышался грохот упавшего пустого ведра и довольно знакомый сиплый голос: