Елена Семёнова - Не уклоняюсь!

Мирные российские города! Для вас эта война чужая. Кроме тех, чьи близкие оказались в её котловане. Чужой была для вас и война минувшая, с вашего молчания или одобрения даже, преданная…

…Чуть более трёх лет назад, когда война была, вопреки всему, почти выиграна, большая часть войск была внезапно выведена из Грозного в Ханкалу и аэропорт «Северный». На весь город остались лишь комендатуры, насчитывающие до 30 человек и блокпосты ещё меньшей численности. И тогда в город почти беспрепятственно вошли боевики.

Однако, войдя, встретили они ожесточённое сопротивление со стороны этих комендатур и блокпостов, изолированных друг от друга и от основных войск, лишённых медицинской помощи, продовольствия и воды.

Целую неделю сражались они в нечеловеческих условиях. Теперь, снова находясь в Грозном, Валерий до секунды вспоминал те дни. Вспомнился лейтенант Заварзин, молодой совсем, едва из учебки. Был он тяжело ранен в грудь ещё в первые дни этого невообразимого боя. «Воды, воды…» – слышался его слабый голос. Но воды не было, как не было и бинтов, а потому рану кое-как перевязали каким-то тряпками. Лейтенант бредил, и Валерий понимал, что спасти его уже не удастся. Если бы оказать помощь сразу, так, глядишь, выжил бы, а теперь… Когда ещё придёт эта помощь, будь она проклята! Если, вообще, придёт…

– Товарищ капитан, нас предали?.. – сорвался единственный вопрос с немеющих губ Заварзина, едва на мгновение отступил бред. – Вы, если выберетесь, матери скажите… – и оборвался голос лейтенанта.

– Всё скажу, Витька… Всё… – отозвался капитан. – Прорвёмся!

Но Заварзин уже не слышал его. Он снова бредил. Через несколько часов его не стало…

6-го августа боевики бросили все силы на железнодорожный вокзал и комплекс правительственных зданий в центре. Капитан Курамшин и его оставшиеся в живых бойцы обороняли вокзал, куда незадолго до этого прибыло (словно нарочно!) несколько вагонов с оружием и боеприпасами. Силы были настолько неравными, что думать всерьёз об удержании вокзала не приходилось. Валерий думал лишь о том, как вывести из окружения хотя бы часть своих бойцов, прорваться на соединения со своими. Подмога от основных сил так и не шла. И в этом грозненском котле с блокированными русскими солдатами и офицерами бок о бок сражались лишь чеченские милиционеры и бойцы ОМОНа, помощь которых в тот момент оказалась просто бесценной. В том бою судьба свела Валерия с майором чеченской милиции Русланом Хамзаевым, сумевшему вывести из того капкана немало оказавшихся в нём бойцов. В Хамзаеве Курамшин сразу определил «своего», почувствовал некое своё с ним родство. Два решительных командира, два воина, служащих своей стране, верных своей присяге, уважаемых своими бойцами, они сразу прониклись безусловным доверием друг к другу, а это ой как важно на войне!

Самые кровопролитные бои развернулись у Дома правительства, при штурме которого боевиками был применён РПО «Шмель». Лишь тогда до измождённых бойцов дошла информация, что брошены, наконец, им на помощь колонны бронетехники из «Северного». А если бы их ещё несколько дней назад бросить?..

Удалось запеленговать переговоры боевиков: «У нас много раненых. Хватит, пора уходить». Жарко, значит, пришлось абрекам! Да и нам не холоднее…

Увидеть развязку того боя Валерию было не суждено. Что произошло тогда, он припоминал смутно. Грохотнул где-то взрыв, и разом всё потемнело в глазах капитана, лишь адскую боль в ногах почувствовал он. Тотчас тогда оказался с ним рядом Руслан:

– Держись, капитан! Подмога уже близко! Вытащим тебя!

И Валерий держался. Обрывки сознания сохранили ещё, как нёс его Руслан на себе, затем положил где-то:

– Свидимся ещё, капитан!

Последним, что видел Курамшин там, было лицо майора Хамзаева с рассечённой осколком щекой, из которой алой струёй лилась кровь.

Очнулся Валерий уже в госпитале. Очнулся без обеих ног. Но ещё страшнее было другое. За то время, пока лежал капитан без сознания, город Грозный, по сути, взятый вновь в те августовские дни, был сдан опять, а с ним украдена и вся победа, и 31-го августа генералом Лебедем в Хасавьюрте, название которого надолго станет теперь синонимом измены, подписана капитуляция, названная мирным соглашением. Победители подняли руки перед побеждёнными…

Солдаты писали на выводимых из Чечни танках: «Страна может быть не права, но не наша Родина», «Нас предали, но нас не победили» – а кто-то наверху уже делил дивиденды с предательства…

Справка

В ходе августовских боёв за Грозный, по данным Военной Прокуратуры, были убиты около 420, ранено 1300 и пропало без вести 120 российских военнослужащих.

Цитата

«Соглашение России и Масхадова – это предательство той части населения Чечни, которая боролась за Чечню в составе России…» М. Буавади, командир оперативного взвода чеченского ОМОНа.

Боль от предательства была для Валерия в разы нестерпимее боли физической. С малых лет Курамшин воспитывался в любви к своей Родине, в стойком понятии чести и долга, фундаментом заложенные в его душе ещё дедом, генерал-майором советской армии, профессором, прошедшим всю Войну. Дед был для Валерия примером, живым символом того, как следует жить, а потому сомнений при выборе профессии у него не было: конечно, быть военным, служить, защищать Родину. И в Чечню отправился он воевать за Родину. Да и за что же ещё? Не за те ведь почти унизительные четыреста тысяч, что составляли офицерское жалование! Не было для Курамшина слова более святого, нежели Родина. Вслед за Вадимом Рощиным он мог бы сказать о себе: «Родина – это был я сам, большой и гордый человек…»

Но некогда большая Родина рассыпалась, а гордость её растоптали. Родина превратилась в преданную и поруганную калеку, как и сам Валерий. И не раны убивали его, а невыносимое чувство стыда за Родину, боли от её позора. Временами казалось, что куда лучше было бы умереть, нежели видеть всё это, что жизнь – самое жестокое наказание.

Но, как не могла Россия даже и теперь назваться и быть страной маленькой, так не мог стать маленьким человеком и капитан Курамшин. Внутренний стержень, заложенный некогда, врождённая привычка бороться до последнего заставляли жить.

Впрочем, может быть, всё могло сложиться и иначе, если бы с первых дней, сначала в Ростовском госпитале, а затем и в госпитале Бурденко в Москве, не было с ним рядом верящей в него и любящей души, ни на секунду не покидавшей его и не позволявшей сдаться, пасть духом, смириться…

На Ниночку Валерий никогда не обращал особого внимания. Да и какое могло быть внимание к младшей сестрёнке школьного товарища? Даже когда она повзрослела, то осталась для него маленькой девочкой. Между тем, сама Ниночка на приятеля друга заглядывалась ещё со школы, хотя он того и не замечал…