Елена Семёнова - Не уклоняюсь!

– Капитан Курамшин, – представился Валерий.

– Рядовой Бельченко, – даже выпрямился как-то в кресле своём.

– Бороться надо, рядовой, – сказал капитан, опустив ладонь на плечо солдата. – Мы с тобой войну прошли, так неужели теперь в мирной жизни подыхать?

– Да эта мирная жизнь войны хуже… – вздохнул Бельченко. – Честь имею, товарищ капитан.

И покатил, и покатил вдоль дороги…

А весною этого 1999-го года улыбнулась Курамшину удача. Удача эта предстала в лице полноватого мужичка с сияющей лысиной, чей автомобиль заглох на дороге, а потому вынужден он был воспользоваться услугами частника, коим оказался как раз капитан. Запыхавшийся пассажир оказался человеком общительным и разговорчивым, вдобавок, умеющим удивительным образом разговорить собеседника. Редко кому рассказывал Валерий о своих «приключениях», но тут, стоя в растянувшейся на несколько километров пробке, зачем-то поведал пассажиру свою историю…

Этим пассажиром оказался главный редактор крупной столичной газеты, писатель Евгений Александрович Швец. Евгений Александрович был профессионалом до мозга костей и, сталкиваясь с любым явлением или человеком, мгновенно просчитывал, может ли быть в нём какой-либо интерес для его газеты. Валерий заинтересовал его крайне.

Однако плоды этого интереса явились не сразу. Для созревания их потребовались августовские первые выстрелы в Дагестане. Тогда Швец пригласил Курамшина к себе и задал вопрос в лоб:

– Капитан, вы сегодня ещё хотели бы служить?

– Хотел бы, – не раздумывая, ответил Валерий.

– Отлично… Ну-с, вернуть вас в строй не в моей компетенции, а, вот, предложить вам интересную для вас работу я могу.

– Что за работа? – нахмурился Валерий.

– Хотите быть нашим военкором?

– Я, вообще-то, к бумагомаранию склонности никогда не питал…

– И что же? Зато вы будете там всё знать изнутри! И воспринимать вас там будут как своего, а не как столичного борзописца! Подумайте! Ведь сколько ерунды и небывальщины, и клеветы пишется об этой войне, об армии! А вы бы написали так, как есть, по-настоящему! Правду! – наседал Евгений Александрович.

– Правду? – прищурился Курамшин. – А вы эту правду мою напечатаете?

– Если б не напечатали, я бы вас не приглашал.

Валерий подумал немного и ответил:

– Хорошо. Я согласен. Но только с условием: в том, что я буду писать, вы не измените ни единого слова, иначе я работать не стану.

– Само собой! Само собой! – энергично закивал Швец.

Узнав о решении мужа ехать военкором на войну, Ниночка только вздохнула:

– Я знала, что ты не усидишь… Ты только береги себя там, хорошо? А за меня не волнуйся… Я ведь сильная… Я тебя ждать буду. И дождусь… И, если что, сама за тобой поеду…

Она изо всех сил старалась выглядеть спокойной, но голос всё-таки предательски задрожал, и она резко отвернулась, смахивая набежавшую слезу.

И ещё раз подивился Валерий самообладанию жены. Спокойно и рассудительно помогла она собрать ему вещи, приготовила напоследок роскошный ужин, утром проводила на вокзал, перекрестила:

– Ну, с Богом, Валера! До встречи! – улыбнулась даже.

– До встречи, Дюймовочка, – улыбнулся капитан в ответ, пожимая руку жены и понимая, сколько боли и страха за него прячется сейчас за её бодрой улыбкой…

И, вот, снова Грозный… Грозный город Грозный… Вечером Валерий заглянул в одну из палаток полевого госпиталя. У печки-буржуйки на корточках сидел смертельно уставший врач и курил, отрешённо глядя на огонь. К печке была присоединена обычная медицинская капельница, что сразу заметил намётанным глазом Курамшин.

– Солярка? – спросил он.

Врач вздрогнул и обернулся:

– Так точно…

– Пожара не боитесь?

– Чёрт не выдаст, свинья не съест… Чем прикажете топить? Угля у начальства не допросишься. Чечен-дерево не горит ни хрена… Вот, капельницу с соляркой приспособили…

– Есть ящики из-под снарядов…

– Есть. Да их мало. И горят быстро. Такое топливо лучше беречь…

Врач был средних лет, с коротко стриженой бородой с проседью и усталыми глазами.

– А вы, собственно, по какому делу? – спросил он, грея руки у огня.

– Да без всякого дела. Не возражаете, если я тоже у вашего взрывоопасного обогревателя согреюсь?

– Да ради Бога, – махнул рукой доктор. – Я боялся, что вы раненый… Я уж трое суток на ногах. Хотел хотя бы немного дух перевести, а то ведь уже не соображаю сам, что делаю, и руки дрожат как с похмелья.

– Поспали бы часок…

– А вы пробовали спать после трёх суток бесконечных операций, вида чужих страданий, криков, развороченной плоти, крови, смертей? Я глаза закрываю, а пред ними лица… Нет, вначале нужно просто посидеть, успокоить нервы… А вы, простите, кто будете?

– Капитан Курамшин. Военный корреспондент. В прошлую компанию воевал здесь…

– Майор Рудаков, военный врач. Хирург. А по имени-отчеству как вас, капитан?

– Валерий Петрович.

– Сергей Алексеевич.

Доктор протянул руку, и Курамшин крепко пожал её и закурил тоже, опустившись на стоящий недалеко от печки ящик. Майор Рудаков был, кажется, рад неожиданному собеседнику. Видимо, очень хотелось для успокоения нервов поговорить с кем-то, выговориться.

– Вот уж не думал, что вынудит жизнь меня опять в этих краях огинаться, – произнёс Сергей Алексеевич.

– А что, приходилось уж? – поднял глаза Валерий, делая пометки в своём блокноте.

– Приходилось… В прошлую войну… А в 96-м в плен попал…

– Вот как?

– Да… А эти ублюдки мир подписали, отрапортовали, а про нас и позабыли. Покидали по аулам рабов и айда! Кому надо, пускай ищут… – доктор сплюнул, закурил очередную сигарету. – Мне-то повезло ещё… С профессией… Врачи-то они везде нужны. Всем. И абрекам тоже. Поэтому меня, ежели били, то интеллигентно, берегли, так сказать… А ещё знание нравов местных помогло. Как чувствовал, направляясь сюда, справки навёл… Полезная штука: знания! Особенно, в такой ситуации…

– Что же, вы их лечили?

– А как бы вы хотели? У меня, капитан, дома жена беременная оставалась, сын малолетний и больная мать. Тут чёрта рогатого лечить станешь – лишь бы вырваться…

– И как же удалось вам вырваться?

– Да, знаете, любопытная история… Можете записать себе… – Рудаков чуть усмехнулся. – Привезли меня однажды к какому-то их начальнику. Полевому командиру, что ли… Хворал он дюже. Осмотрел я его: операция нужна, иначе хана. «Оперируй!» – говорят. А я наглости набрался и отвечаю: «Только, если после того меня отпустите!» Ох, как они взъярились. Думал, прямо там на месте и кончат. Сказали, что если я работать не стану, так они меня на кусочки порежут. А я возьми да скажи: «Режьте! А он тогда подохнет. Потому что никто, кроме меня, ему не поможет!» Перетёрли они там что-то, короче, между собой. С болезным посовещались. Он рукой махнул: «Сделаешь всё как надо, отпущу!» И слово мне дал. Я, правда, ему не очень поверил, но хоть какая-то призрачная надежда… В общем, лечил я его на совесть. Кстати, грамотный шайтан оказался. В Москве учился. По-нашему говорит, что мы с вами. И обстановочка там некислая была. Даже компьютер с выходом в Интернет…