Мартин Брезиер - Затерянный мир Дарвина. Тайная история жизни на Земле

Каждое утро мы, прихватив с собой карты, лезли по круче на жутковатое плато, сложенное из гнейсов и сланцев. Каждый день мы в тумане шли с компасом от бугра к бугру. Постепенно мы зарисовали контуры выходов породы, и из розовых, синих, зеленых и желтых фигур стало складываться нечто, что мы самонадеянно именовали геологической картой. Только тогда мы заметили нечто странное: включение зеленоватого мрамора в сверкающем гнейсе и мерцающем сланце. Это было похоже на мрамор с эозооном. И он лежал в гнейсе, как кусок масла в овсянке.

Мы увидели, что породы с текстурой эозоона деформированы до такой степени, что стали почти неузнаваемыми. Это плоское мраморное включение раздробили могучие горообразующие процессы. Не осталось ни волнистых слоев, ни галечника, ни известняка, ни лавы. И тем, кто искал древнейшую жизнь, было совершенно не смешно.

Прежде 1880 г. – до изобретения поляризационного микроскопа, поляризационных устройств, анализаторов, вращающегося столика микроскопа и алмазного круга для резки – изучение метаморфических пород строилось в основном на догадках. Таким образом, почти двадцать лет после публикации “Происхождения видов” изучение древнейших кристаллических пород (и, следовательно, эозоона) оставалось бессистемным. Доусон рискнул.

Вместе с преданным эозоону Доусоном и Карпентером, увлеченным сходством эозоона с фораминиферами, Лайель и Дарвин оказались в невидимой сети. Дарвин в поздних редакциях “Происхождения видов” отмечал:

…Существование эозоона в лаврентьевской формации в Канаде является общепризнанным. В Канаде существуют три большие серии под силурийской системой, и эозоон найден в самой нижней из них. Сэр У. Логан утверждает, что их “совокупная мощность, быть может, далеко превосходит мощность всех последующих пород от основания палеозойской серии до настоящего времени. Мы, таким образом, проникаем вглубь до периода столь отдаленного, что появление так называемой примордиальной фауны (Барранда) можно было бы считать за сравнительно недавнее событие”. Эозоон принадлежит классу животных наиболее низкоорганизованных, но он высокоорганизован для своего класса; он существовал в несчетном количестве и, как заметил д-р Доусон, несомненно, питался другими мелкими органическими существами, которые должны были жить в огромных количествах. Таким образом, оказались справедливыми слова, в которых я высказывал в 1859 г. предположение о существовании живых существ задолго до кембрийского периода и которые оказались почти тождественными с теми, какие позже высказал сэр У. Логан [199].

Вот и сцена для трагедии. Основной проблемой стало ошибочное сравнение эозоона со сложными современными фораминиферами, например с гомотремой. Это привело Карпентера и Доусона к заключению, что фораминиферы почти не изменились по сравнению с фораминиферами лаврентьевского времени [200]. Но позднее ученые разобрались: происхождение эозоона не органическое. Первый удар нанесли в 1866 г. ирландские геологи Уильям Кинг и Томас Г. Рауни. В разоблачении “окаменелости” в 1879 г. участвовал и немецкий микроскопист Карл Мебиус. Вскоре выстроилась целая “расстрельная команда” ученых с блестящими микроскопами: эозоон сочли срастанием минералов, сформированным при высокой температуре на большой глубине. В районе озера Лох-Ассинт он обнаружен рядом с крупными разрывами породы и магматическими образованиями. А в Италии он найден в кратере Везувия! Поэтому достаточно быстро все было кончено. Да, Карпентер прекрасный, даже гениальный микроскопист. Он основатель современной психологии, сравнительной неврологии и микроскопического исследования микрофоссилий. Но, увы, он был слишком далек от метаморфической петрологии. И поэтому он был обречен попасть в ловушку ССМОСВДО, как и многие до и после него.

Карпентер ни о чем не жалел. В 1885 г., когда он записывал свои соображения по поводу эозоона, случилась еще одна трагедия. Принимая вечером ванну, он опрокинул спиртовую лампу и получил сильные ожоги. Как и его верный спутник эозоон, несчастного Карпентера погубила высокая температура. Жестокий конец великолепной карьеры.

Как зародилась жизнь? В науке нет вопроса, сопоставимого с этим по масштабу. И наука, исключительно хорошо приспособленная для отмеривания сомнений, всегда рада хорошему вопросу. Ум всегда ищет объяснения необъяснимому. Кроме того, этот вопрос влечет за собой не менее интересные. Рождение жизни было легким или трудным? Одни ли мы во Вселенной? И зачем мы здесь? На подобные вопросы очень трудно ответить. Именно поэтому они до сих пор порождают множество споров.

Ответ на главный вопрос – как зародилась жизнь? – очень важен, поскольку он поможет определить, какова человеческая природа. Однако даже в науке главные вопросы могут иметь более одного ответа. Это очень неудобно, потому что ответы на такие вопросы сильно на нас влияют. Они обладают невероятной предсказательной силой. Мы пытаемся угадать, что скрывает будущее. И если мы ответим неверно, то вполне можем погубить цивилизацию. Ацтеки приветствовали Кортеса и его спутников как богов, но не лучше ли им было перебить пришельцев? В 2004 г. в Азии случилось цунами. Должны ли были туристы спасаться – или остаться на берегу и молиться? А должны ли врачи бороться с эпидемией СПИДа в Африке – или взывать к святым? Ответ очевиден. Когда дело принимает серьезный оборот, трезвый взгляд на вещи очень важен и для нас и для наших детей. А значит, мы должны знать о спорах по поводу батибия и эозоона.

Прежде чем мы двинемся дальше, стоит осмыслить этот урок. Наиболее поразительным было предсказание: древняя жизнь похожа на то, что мы наблюдаем в современных морях. Такие парадигмы все еще существуют. Парадигмы – это путеводители для ученых. Они придают форму и содержание нашим вопросам. Но, как мы видели, путеводители могут быть разрекламированы – и отброшены, если они не могут предсказать будущее. Методы проверки все время улучшаются: от изготовленной вручную линзы до электронного микроскопа, от кабинетных суждений до проверки геологических карт на местности.

Можно согласиться с тем, что эозоон – классический пример мышления ССМОСВДО. Но Доусон и Карпентер не были глупцами. Это одни из лучших, самых изобретательных микроскопистов своего времени. Вместе они выдвинули очень сильную гипотезу: жизнь началась с гигантского простейшего. Гипотеза была настолько простой и изящной, что коллегам-ученым не составляло труда проверить ее. Именно это коллеги и сделали – и не оставили от нее камня на камне. Гипотеза об эозооне не была плохой наукой. “Плохая наука” – это гипотезы, неясно сформулированные и с трудом поддающиеся проверке (или такие, которые вообще нельзя проверить) [201].