Дэвид Райх - Кто мы и как сюда попали [Древняя ДНК и новая наука о человеческом прошлом]

Неудивительно, что в таких обстоятельствах ученые, занятые генетикой индейских племен, оказались в растерянности. Да, европейцы и африканцы принесли опустошение в индейские племена, и я это хорошо понимаю и ясно вижу в любых данных, которые попадали ко мне и моим коллегам. Но чего я не могу понять и увидеть хоть какое-то подтверждение – так это как молекулярные исследования любого толка, включая и генетику (а расцвет этих дисциплин начался после Второй мировой войны), могут навредить каким-нибудь группам, пусть прежде и ущемленным в правах. Мы, естественно, имеем немало хорошо документированных примеров, когда биологический материал использовался в целях, о которых исходные носители даже не подозревали, и речь идет не только об индейцах. Например, раковые клетки, взятые из образцов Генриетты Лакс, чернокожей американки из Балтимора, были переданы после ее смерти в тысячи лабораторий, теперь эта клеточная культура стала во всем мире основой изучения рака 15 . Но ни сама Генриетта, ни ее родственники не подписывали никаких соглашений. Так или иначе, у современной генетики своя правда: сегодняшние исследования генетической изменчивости, и не только индейцев, но и других групп, таких как бушмены, евреи, европейские цыгане, племена и индийские касты, позволяют понять причины многих болезней и найти способы их лечения, разрушают устоявшиеся представления о расах, на которых держалась расовая дискриминация. Мне думается, что на мне, как и на каждом генетике, лежит ответственность: не только уважать права тех, кто не желает участвовать в генетических исследованиях, но и наглядно и четко показать людям ценность таких исследований.

Особенно обидно было изымать из нашего исследования данные по навахо, потому что именно они сопровождались соглашениями, составленными по всем правилам. Специалист, который их предоставил, сам собирал образцы в 1993 году в ходе проведения акции “день ДНК”, организованной колледжем Дине в землях навахо, так что в этом случае не было никаких передач через третьи руки. Во время проведения акции наш коллега просил людей о добровольном участии, говорил, что их материалы станут частью большого исследования истории популяций, а конкретнее – что в исследовании “особое внимание будет уделено идее о близком родстве и единстве происхождения всех людей”. И люди навахо согласились на участие, подписав бумаги. Однако все эти индивидуальные решения были перечеркнуты принятым девятью годами позже общим для племени мораторием.

И чьи же пожелания нам следовало уважать: желания студентов колледжей или желания членов совета племени? В данном случае мы решили избежать недоразумений, пойдя навстречу нашему коллеге – он был настолько обеспокоен, что попросил изъять его данные из работы. Мне это решение было не по душе. Я бы лучше встал на сторону личных желаний людей, решивших дать образцы для изучения своей истории. Но я понимал, что в разных культурах свои точки зрения. Среди этических толкователей и руководителей племен бытует мнение, что если исследование касается племени в целом, то соглашение должно быть одобрено советом племени, а не лично каждым участником 16 . В этой связи ряд международных проектов по генетической изменчивости населения вдобавок к индивидуальным договорам озаботился подписанием бумаг на общих советах 17 . И те очень немногие специалисты, что все еще продолжают изучение генетического разнообразия индейцев, при подготовке плана работ стараются заручиться поддержкой племенных вождей, а иногда даже получить их письменное согласие, хотя по закону ничего такого не требуется.

Вопрос об этической стороне генетических исследований носит общий характер. Когда я изучаю геном отдельного человека, то получаю информацию не только об этом конкретном человеке, но и о его семье и предках. А еще обо всем сообществе – о других потомках тех же родоначальников. Тогда перед кем я несу ответственность? Перед ближайшими родственниками, перед всеми дальними родственниками, перед всей популяцией, перед всем нашим видом? Если принять крайнюю позицию, что для участия в исследованиях каждому нужно сперва проконсультироваться, то все генетические проекты, включая и медицинские, станут невыполнимыми. У небольших лабораторий вроде моей просто не хватит времени и ресурсов на ведение предварительных переговоров с каждым племенем, которое в принципе может быть заинтересовано в работе.

На мой взгляд, научное сообщество должно принять какую-то промежуточную позицию, чтобы не нужно было получать отдельное разрешение от каждого племени. Но с другой стороны, учитывая недоверие племенных властей, оправданное долгой историей потребительского отношения к индейцам, мы, ученые, занимающиеся историей индейских народов, должны разъяснять смысл своей работы, убеждать людей, что мы на стороне коренных народов Америки. Нужно, естественно, разрабатывать конкретные детали подобных договоренностей, но, по моему убеждению, мы никогда не сможем найти решение, которое удовлетворит всех. И все равно решение искать нужно, потому что мы, ученые, столкнулись сейчас с ситуацией, когда многие из нас не осмеливаются даже приступить к изучению генетической вариабельности индейских народов, во-первых, из-за боязни социальной критики, во-вторых, из-за слишком долгих проволочек с рекомендованными для таких исследований соглашениями с руководством племен. И в результате вся область исследований генетики индейских народов оказалась в глубокой яме, проектов ведется существенно меньше, чем хотелось бы всем, кроме тех, кто настроен против науки вообще.

Изучение популяционной истории по данным древней ДНК в основном гораздо менее социально нагружено, чем исследования по ныне живущим людям. Но и здесь имеется трудность: в 1990 году Конгресс США принял акт о защите погребений индейцев и репатриации ( Native American Graves Protection and Repatria tion Act, NAGPRA). Это постановление обязало все учреждения, получающие государственное финансирование, вступить в переговоры с индейскими племенами и предложить им вернуть культурные артефакты, включая и костные остатки из погребений, если будет доказана принадлежность этих материалов к тому или иному племени. А это означало, что скелетные материалы уходят в племена и исчезает возможность работать со многими из имевшихся образцов. NAGPRA оказал огромное влияние на археологию, потому что перечеркнул работы по датированию остатков, относящихся к последней тысяче лет, а именно для этого интервала можно строго доказать культурные связи между индейскими племенами. При этом для таких древних остатков, как Кенневикский человек (его возраст 8500 лет), найденный на территории штата Вашингтон в 1996 году, культурные связи выявить чрезвычайно трудно.