Оганес Бароян - Блики на портрете

Видите, куда привели науку споры почти столетней давности?

О Пастере писали много. К его удивительной личности обращались его ученики и последователи, писатели, художники, кинематографисты.

Такое чрезвычайное явление, как гений Пастера, его страсти, его мучения и победы, его самоотреченная, фанатическая приверженность науке — это одна из самых эмоциональных страниц ее истории.

«При изучении наук примеры не менее поучительны, чем правила». Знал ли эти ньютоновские слова Л. Пастер? Но, по свидетельству И. Мечникова, «жизнеописания великих ученых и великих патриотов возбуждали в нем возвышенное настроение».

Эта библейская мудрость часто представляется нам едва ли не самой главной закономерностью любой творческой деятельности. Еще бы: ведь всякое подчинение себя магии бесспорного авторитета ограничивает, сужает собственное мышление.

Но если присмотреться к жизни многих великих наших предшественников и современников, если внимательно вчитаться в строки их книг и писем, нетрудно убедиться: каждый имел перед собой весьма конкретный идеал с его нравственными, духовными принципами.

Самый понятный для нас с вами пример — Пушкин — начало всех начал русской культуры, литературы, духовности. Для скольких поколений русских литераторов он был и остается идеалом!

Но для каждого из них он разный. «…У каждого из нас — свой Пушкин, остающийся одним для всех», — сказал А. Твардовский.

Возьмем четыре ярчайших имени, принадлежащих к одному поколению русской литературы: А. Блок, М. Цветаева, И. Бунин, А. Ахматова. Четыре ничем не схожих творческих лица, объединенных бесконечной любовью к Пушкину. Но как различен этот «мой Пушкин» у каждого из них…

Для Ахматовой это скорее эпоха, чем личность.

Для Блока — стиль жизни. «Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта — нелегкая и невеселая; она трагическая; Пушкин вел свою роль широким, уверенным и вольным движением, как большой мастер…»

Для Цветаевой — целый мир. «…Я поделила мир на поэта и всех и выбрала — поэта, в подзащитные выбрала поэта — от всех…»

А для Бунина — родина и творческая религия, слитые воедино. «Каково было вообще его воздействие на нас? Да как же это учесть? Как рассказать? Когда он вошел в меня, когда я узнал и полюбил его? Но когда вошла в меня Россия? Когда я узнал и полюбил ее небо, воздух, солнце, родных, близких?»

Увидеть свое в гении, принадлежащем всему миру, не есть ли это источник творческой энергии? Не есть ли это высший урок для ума к сердца?

Пастер, как и Пушкин, принадлежит всем, всему миру. И уж, во всяком случае, всей современной науке. Пастер, и в этом нет преувеличения, «начало всех начал» современной микробиологии. И как по-разному предстает он в восприятии талантливых своих учеников и последователей. Каков же для каждого из них «мой Пастер»?

Для К. Тимирязева главное — его роль в судьбах всех людей Земли: «Великий ученый еще при жизни своей оказал такое влияние на практические стороны человеческой деятельности, какого, конечно, не оказал еще ни один человек за всю историю цивилизации. В трех самых древних из человеческих искусств (в технологии, земледелии, медицине. — О. Б. ) его деятельность вызвала переворот».

И. Мечников, долгие годы работавший в Пастеровском институте в Париже, даже в кратком биографическом очерке выделяет мотивы и страсти, владевшие великим человеком, «характер вспыльчивого и страстного бойца». Мечников описывает события 1868 года: «Целую неделю он находился между жизнью и смертью, но это не помешало ему продиктовать доклад о болезни шелковичных червей, предназначенный для прочтения в Академии наук. Через три месяца после постигшей его болезни Пастер уже сидел в поезде, который вез его снова на юг для продолжения работы о болезнях шелковичных червей».

Мечникову близка страстность натуры Пастера, его яркая эмоциональность. Он неоднократно в своих воспоминаниях выделяет « ненасытную (подчеркнуто мною. — О. Б. ) потребность к делу, которой стало его второй натурой», « воодушевление (подчеркнуто мною. — О. Б. ) и необыкновенную энергию», которые Пастер стремился передать своим сотрудникам и ученикам. «Он никогда не отравлял скептицизмом, столь свойственным достигшим апогея своей славы ученым, а, наоборот, всегда поддерживал дух и надежду на успех».

Н. Гамалея сосредоточил внимание прежде всего на воздействии Пастера на развитие микробиологии в России: «Быстрые успехи микробиологии в России и создание у нас специальных микробиологических учреждений связаны с великим научным подвигом Пастера — с открытием способа предохранения укушенных от бешенства, — писал Гамалея. — В ряде русских городов, как и в других странах, на общественные пожертвования были созданы особые Пастеровские институты.

Первой отозвалась на открытие Пастера Одесса».

В Париже, на улице Ульм, на одном из домов — мемориальная доска. На ней написано:

Здесь была лаборатория Пастера

1857 год. Брожение

1860 год. Самопроизвольное зарождение

1865 год. Болезни вина и пива

1868 год. Болезни шелковичных червей

1881 год. Инфекции и вакцины

1885 год. Бешенство

Список замечательных открытий. Перечень главных заслуг Пастера. Кажется, совсем разные, ничем не связанные проблемы? На самом деле, по словам Тимирязева, «четыре последовательные ступени развития одной и той же мысли: брожение, зараза, ее предупреждение и врачевание».

Сложилось так, что химик Пастер, начав с изучения кристаллов винной кислоты, всю свою жизнь в науке посвятил микроорганизмам — живым существам, которые, попадая извне в продукты, в организм животных или человека, своим присутствием (размножением и развитием) вызывают брожение, гниение или болезнь. Микробы — причина, а не следствие болезни. И разные болезни вызываются разными причинами. Пастер упорно искал эти причины. Выводы Пастера стали прочным фундаментом современной микробиологии, создателем которой он, по существу, и является.

«Жизнь ученого — в его трудах», — утверждал К. Тимирязев. И характер тоже, добавим мы.

Принцип ослабления микробов и использование этих ослабленных возбудителей для создания профилактических и лечебных препаратов по праву считается величайшим открытием. Но, может быть, открытия бы этого не было, не обладай Пастер склонностью обобщать частные наблюдения.

Все началось с забытых в лаборатории колб с возбудителем куриной холеры. Когда через три недели обнаружили их, оказалось, что микроб не погиб, но сильно ослаблен и не способен вызвать болезнь птиц. Зато после введения этого микроба куры стали невосприимчивы к сильному, агрессивному возбудителю. В этом открытии — истоки всех последующих побед Пастера. Его мысли давно занимает действие прививок оспы. Нельзя ли этот принцип распространить и на другие болезни?