Стивен Бухманн - Забытые опылители

В течение прошлого века специалисты в области экологии опыления общими усилиями выделили некоторые тенденции в коэволюции растения и опылителя, которые господствовали в течение последних 135 миллионов лет. Во-первых, цветок покрытосеменных растений в том виде, в каком мы знаем его сегодня, эволюционировал в течение мелового периода — в то время, когда возникло опыление насекомыми — и это предполагает, что многие из его основных особенностей могли коэволюционировать совместно с насекомыми. Во-вторых, эти цветы начали полагаться на партнёров-насекомых, мутуалистов , в оказании ими разнообразных услуг, которые растения не могли получать самостоятельно. Наконец, чтобы привлечь внимание этих мутуалистов, цветок в общем случае должен был предлагать какую-то награду — нечто такое, что мутуалист не сможет найти сам.

Но независимо от того, кем является животное-опылитель, беспозвоночным или позвоночным, эти вознаграждения цветов для появившегося в процессе коэволюции мутуалиста имеют какую-то цену, которая не уплачивается при опылении ветром. Опыляемое животным растение может сэкономить часть энергии благодаря необходимости вырабатывать меньшее количество пыльцы в цветке, но оно должно вложить ещё большее количество своих ресурсов в изменение признаков своего цветка, чтобы привлекать и вознаграждать некоторых опылителей. Какие-то растения вкладывают значительную часть своего ежегодного энергетического бюджета в создание цветков соответствующих окрасок, размеров, формы и запаха для привлечения опылителей. А когда появляется животное, у него должна быть возможность добраться до нектарников, в которых в нужное время накапливается питательный нектар, а затем оно также должно коснуться или встряхнуть пыльники, которые выпускают пыльцу.

Высокие затраты на рекламу и вознаграждение, связанные с успешным опылением животными и образованием плодов, сказываются на росте некоторых растений. Ричард Праймак и Памела Холл из Бостонского Университета отслеживали рост и репродуктивный успех орхидеи башмачка бесстебельного (Cypripedium acaule) в течение нескольких лет, проведённых в широколиственных лесах восточного Массачусетса. Это розеточное растение образует единственный лишённый нектара розовый цветок на стебле высотой в один фут — цветонос, лепестки и репродуктивные органы составляют до 18 процентов сухого веса растения. По оценкам Праймака и Холл, если растение среднего размера успешно привлекает шмелей, опыляется и производит единственную коробочку, наполненную несколькими тысячами крохотных семян, на следующий год это усилие уменьшит площадь его листьев на 10–13 процентов и уменьшит вероятность его цветения в следующем сезоне на 5-16 процентов. Один успешный эпизод цветения и плодоношения может лежать бременем на всём растении до четырёх последующих лет.

И всё же у башмачка бесстебельного может быть серьёзное основание вкладывать так много энергии в эффектно выглядящий цветок, из которого образуется всего лишь один плод в год — и лишь семь плодов для группы из 64 растений за целый четырёхлетний период. По крайней мере, в настоящее время в лесах восточного Массачусетса ощущается явная нехватка шмелей — возможно, из-за распыления пестицида в прошлом, или из-за другой человеческой деятельности. Лишь 2 процента розовых башмачков посещаются шмелями успешно, получая в итоге опыление и образуя плод. Если такой эффектный цветок не может привлекать шмелей к своим поллиниям, то как же живётся менее экстравагантным цветкам?

Мартин Бёрд, эколог из Висконсинского университета, поражён тем, что этот огромный вклад в приманки и вознаграждение иногда оказывается не в состоянии привлечь достаточное количество опылителей. Бёрд решил, что этот факт сам по себе говорит нам нечто очень существенное о взаимодействиях растений и животных: «Сам по себе привлекательный облик цветков даёт основание полагать, что услуги опылителя нельзя получить легко». И тот факт, что опылителей часто не хватает по сравнению со спросом на них, заставляет многих экологов ощущать сильную тревогу. Почему? Потому что численность некоторых опылителей, низкая от природы, снижается ещё больше из-за воздействия человека, ощущающегося как в окультуренных, так и в диких местностях почти на всех континентах.

Живые драгоценности влажных тропических лесов Неотропической области: группа пчёл-эуглоссин (Euglossa spp.) вьётся и садится на цветы орхидеи (Clowesia thylaciochila). Увеличенная вставка показывает пчелу, которая только что посетила цветок и несёт на своей груди похожие на нагрудный значок жёлтые поллинии орхидеи — мешочки, содержащие пыльцевые зёрна.

Это было в самом начале дождливого сезона, когда трястись на ухабах вечно грязной Трубопроводной дороге в Панаме было ещё достаточно легко — мы смогли бы даже приехать вовремя, чтобы проделать работу, как запланировали. Мой друг за рулём привык работать и в гораздо худших условиях, чем сейчас. Я также был хорошо знаком с этой узкой извилистой дорогой, много раз приземляясь на ружьё, когда массивные ребристые шины зелёной «Тойоты» катили по колее, прорезающей «Национальный парк Соберания» — последний равнинный первичный тропический лес, оставшийся в зоне Панамского канала. Мы дали водителю Дейву Рубику прозвище «Бешеный пёс», потому что он был одним из самых отчаянных тропических биологов. В академических кругах доктор Рубик был известен своими исследованиями так называемых безжалых пчёл, которые опыляют многие из растений в этом лесу. Разносторонние интересы Рубика, однако, выходят далеко за рамки изучения безжалых пчёл, и простираются от печально знаменитых (жалящих) африканизированных пчёл до современного джаза. В этот день я собирался помочь Дейву Рубику разложить пахучие приманки, чтобы привлечь самцов великолепной группы пчёл, известной как эуглоссины — этих летающих драгоценностей тропического леса.

К тому времени, когда мы сели в «Тойоту» на рассвете, дождь уже шёл. Его стук, усиленный шумом цикад и кобылок, почти заглушал ритмы джаза из стерео Рубика, пока мы петляли по дороге к нашей самодельной рабочей станции на дорожной отметке «Десятый километр». Внезапно Дейв яростно затормозил, и меня отбросило на отделение для перчаток, в котором он хранил свои вонючие приманки. Я взглянул вперёд как раз вовремя, чтобы заметить огромную пятнистую кошку, которую мы едва не сбили. Моё сердце бешено колотилось, потому что я осознал, что кошка, скрывающаяся в подлеске, была ягуаром — первым, которого и Дейв, и я увидели в дикой природе. Это был ещё один знак того, что Национальный парк Соберания сохранил участки девственного тропического леса — редкость в Панаме в наше время.