Николай Плавильщиков - Человечек в колбе

5. Цветки красные, стручки перетянутые, горошины круглые, желтые.

6. Цветки красные, стручки перетянутые, горошины желтые угловатые.

7. Цветки красные, стручки перетянутые, горошины зеленые, круглые.

8. Цветки красные, стручки перетянутые, горошины зеленые, угловатые.

9. Цветки белые, стручки выпуклые, горошины желтые, круглые.

10. Цветки белые, стручки выпуклые, горошины желтые, угловатые.

11. Цветки белые, стручки выпуклые, горошины зеленые, круглые.

12. Цветки белые, стручки выпуклые, горошины зеленые, угловатые.

13. Цветки белые, стручки перетянутые, горошины желтые, круглые.

14. Цветки белые, стручки перетянутые, горошины желтые, угловатые.

15. Цветки белые, стручки перетянутые, горошины зеленые, круглые.

16. Цветки белые, стручки перетянутые, горошины зеленые угловатые.

Но основная пропорция «3:1» сохранялась и здесь. Только она была более длинна: 81:27:27:27:27:9:9: 9:9:9:9:3:3:3:3:1. Всех больше было тех, у кого проявились все четыре господствующих признака (№ 1), всех меньше — с четырьмя подчиненными (№ 16), а остальные расположились по порядку: «27» соответствовало потомству с тремя господствующими признаками (№№ 2, 3, 5, 9), по «9» было тех, кто обладал только двумя господствующими признаками (№№ 4, 6, 7, 10, 11, 13), а по три было с одним господствующим (№№ 8, 12, 14, 15).

Это была очень сложная работа, и Мендель перепортил не один лист бумаги, прежде чем разобрался в такой запутанной пропорции. Но зато теперь он выяснил общее правило расщепления помесей. И для любой помеси он мог быстро и легко вычислить пропорции ее потомства.

— Я познакомлю вас с моими опытами по получению помесей у обычного гороха, — начал Мендель свой доклад в заседании Брюннского общества естествоиспытателей. Он прочитал доклад, показал цифры и горошинки, исписал всю доску своими вычислениями, рассказал правила, по которым расщепляются признаки у потомства.

Члены внимательно выслушали, но ничего не сказали: они ничего не поняли, а длинная пропорция их просто испугала. Это было что-то столь хитрое, что они решили — Мендель злоупотребляет математикой.

В 1886 году этот доклад был напечатан. Это была небольшая статейка — в 45 страничек.

Мюнхенский профессор Нэгэли в те годы работал как раз над помесями. Мендель знал об этом и послал ему свою статью. По своей простоте и наивности он думал, что ученый профессор поможет ему чем-нибудь в дальнейшей работе, что он даст ему ценные советы и указания.

— Это очень оригинально, — сказал Нэгэли, прочитав статейку и мало в ней поняв.

«Ваша работа очень интересна, — написал он Менделю, — но необходимо детально выяснить все подробности. У вас, очевидно, только предварительное сообщение».

Нэгэли никак не мог понять и оценить значение менделевских обобщений. Как было объяснить, что потомство похоже не на отца или деда, а на дядю или тетку? С этим Нэгэли никак не мог согласиться. Но Нэгэли и не спорил; он был так поглощен своей теорией, что ничего иного просто не понимал.

Скрещивание двух разновидностей ночной красавицы — красной и белой. Все дети — розовые. У внуков начинается расщепление признаков — часть их белая, часть красная, часть розовая. Ниже кружками обозначено то же самое. Кружки с одноцветными точками посредине обозначают «чистые линии», кружки с разными точками — помеси, которые снова дадут расщепление.

Мендель ответил ученому письмом. «Я изучил 10 000 горохов», — писал он. «Мало, — ответил ученый, сам-то изучивший едва ли и тысячу, — нужно больше». Мендель был простой монах, он не был искушен во всех тонкостях науки, он верил в ученость профессоров так же слепо, как в своего католического бога, он надеялся попользоваться хоть крохами со стола ученого. Ничего из этих надежд не получилось. Сколько ни писал Мендель профессору Нэгэли, тот так ничего и не понял в работах монаха. Да и вряд ли он интересовался ими: мало ли любителей надоедает своими письмами профессорам — столь ученым и столь занятым своей наукой людям.

— Одного гороха мало. Что бы взять еще?

Мендель долго искал подходящее растение и наконец нашел. На этот раз его выбор остановился на ястребинках. Это были очень изменчивые растеньица, насчитывавшие десятки видов и сотни разновидностей. Ученые до сих пор спорят об этом весьма тонком деле: одни из них кричат «вид», другие спокойно разжаловывают эти виды в разновидности, а третьи повышают в чине то, что понизили вторые. Они, конечно, никогда не угомонятся и будут спорить до тех пор, пока ястребинки не исчезнут с лица земли — все попадут в гербарии. Впрочем, спор и тогда не затихнет, ведь его можно вести и по гербарным листам: должны же ученые хоть чем-нибудь да проявлять свою научную деятельность.

Вот эта-то ястребинка и остановила на себе внимание Менделя. Надо сказать, что на этот раз его выбор оказался на редкость неудачным. Ястребинка была прекаверзным растением, у нее были такие повадки, что она совсем не годилась для менделевских опытов, но наш патер не знал этого. Ведь он не был ученым ботаником. Впрочем, и ученые ботаники тех времен не знали секрета ястребинки, его узнали позже.

Мендель раздобыл массу разных ястребинок и принялся за их скрещивание. И сразу же он натолкнулся на большие трудности. Ястребинка принадлежит к числу сложноцветных растений. Ее «цветок» есть на самом деле собрание множества мелких цветочков, это — соцветие. Сами цветки очень малы, их венчики вытянуты в длинные и узкие трубочки. Внутри этой трубочки спрятан пестик, окруженный кольцом тычинок. Когда цветок развертывается, то рыльце пестика оказывается на одном уровне с пыльниками тычинок, наполненными уже созревшей пыльцой.

Мендель принялся удалять пыльники. Но когда он делал это с полураспустившимся цветком, то срезать пыльник, не рассыпав пыльцы, было почти невозможно. Пыльца высыпалась, и всякий раз хоть несколько крупинок ее да прилипало к клейкому рыльцу.

— Как быть?

И Мендель принялся за бутоны. Но и с бутонами дело выходило плохо. В бутоне пыльники так плотно прилегали к пестику, что срезать их, не задев пестика, было трудно. А пестик оказался ужасным недотрогой: стоило чуть его придавить или оцарапать, и он начинал вянуть. С засохшим пестиком работать было нельзя.

Мендель целыми днями возился со своими ястребинками.

— Я должен преодолеть все затруднения, — говорил он своим коллегам-монахам, когда те спрашивали его, почему у него такой озабоченный вид и что его тревожит. — Эти ястребинки очень трудны для меня, но я справлюсь.

Ему показалось все же, что кое-чего он добился. Патер с гордостью спрятал несколько пакетиков с семенами, полученными якобы от перекрестного опыления.