Роберт Сапольски - Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Как мы видели, зачаточная «эмпатия» грызунов зависит от ситуации, а именно от степени близости к страдальцу – это сосед по клетке или чужак? {838}Для человека требуются колоссальные усилия, чтобы обойти данную зависимость, чтобы почувствовать эмпатию по отношению к человеку абсолютно другому, зачастую совсем непривлекательному. Один больничный священник как-то признался, каких трудов ему стоит не уделять больше времени пациентам YAVIS [446], т. е. молодым, симпатичным, умным, с хорошей речью, успешным. Все это следует напрямую из концепции Мы/Они: вспомним работу Сьюзен Фиске, показывающую, насколько иначе обрабатывается в лобной коре информация о маргинальных членах общества, таких как бомжи или наркоманы, по сравнению с другими людьми. И напрямую из противостояния гриновских трагедии общин и трагедии морали чувства общности, когда моральное действие по отношению к Своим совершается автоматически, а по отношению к Чужим требует специальных усилий.

С легкостью мы чувствуем эмпатию к похожему на нас человеку, она возникает на уровне ее врожденных строительных кирпичиков. Например, в Испании существует особый ритуал хождения по раскаленным углям, и когда у его участников в одном из исследований измерили сердечный ритм, а потом сравнили его с сердечным ритмом зрителей, то оказалось, что ритмы синхронизированы – но лишь с родственниками и друзьями, а с остальными зрителями нет. Такое же различие мы встречаем повсюду – при виде страданий ближнего активируется ППК, а если то же самое наблюдать у чужака, то сначала активируется ВТУ, главная область модели психического состояния {839}.

Из вышеописанного получаем расширенную версию размежевания Мы/Они. В главе 3 говорилось о специфическом усилении сенсомоторного ответа: когда мы видим, как колют руку человеку одной с нами расы, то наше собственное ощущение укола усиливается, причем чем больше внешних внутригрупповых признаков схожести, тем это усиление больше. Мало того, в других исследованиях показано следующее: при наблюдении страданий человека из своей группы и представителя чужой нейронная активация различается, и чем больше эта разница, тем меньше вероятность оказания помощи чужаку {840}. Поэтому не нужно удивляться, что для получения столь же высокого уровня эмпатии к Чужим, как к Своим, требуется повышенная активация лобной коры. Именно в этих случаях обязательно следует подавить в себе потаенное безразличие или даже желание оттолкнуть и со всей настойчивостью и изобретательностью постараться найти со страдальцем эмоциональную общность [447] {841}.

Некоторые ограничения эмпатии проходят и в области социоэкономической, причем границы эти не симметричны. Что имеется в виду? Когда дело доходит до эмпатии и отзывчивости, то у богатых с этим обнаруживаются некоторые проблемы. На данную тему серию исследований провел Дачер Келтнер из Калифорнийского университета в Беркли. Изучив широкий социоэкономический спектр, он получил следующие результаты. Более богатые сообщают в среднем о меньшей степени эмпатии по отношению к попавшим в беду и проявляют к ним меньше участливости. Чем богаче человек, тем хуже он распознает эмоции на лицах и в экспериментальных условиях обнаруживает большую скупость, а также склонность к обману и воровству. Два его открытия обсуждались в массмедиа с особенным энтузиазмом: а) более богатые (судя по стоимости их машин) с меньшей вероятностью останавливались на переходах, чтобы пропустить пешеходов; б) если ставили на столе вазочку с конфетками, сказав, что по окончании эксперимента некоторое их количество можно взять, а оставшиеся отдадут каким-то детям, то богатые люди брали больше конфет {842}.

Итак, вот вопрос: нужно быть жадным, бесчувственным и скверным, чтобы стать богатым, или богатство способствует тому, что человек становится жадным, бесчувственным и скверным? Келтнер придумал остроумный ход. Он заранее настроил людей на ощущение социоэкономической успешности или неудачливости, попросив их сравнить себя с менее или более состоятельными личностями. И что же? Те, что почувствовали себя на гребне успеха, оставляли детям меньше конфет.

Чем объясняются такие перемены? К примеру, рядом взаимосвязанных факторов, группирующихся вокруг оправдания политической системы, изложенных в главе 12: зажиточный человек скорее признает скаредность за положительное качество, будет считать классовую систему честной и меритократической [448], а собственный успех – личным достижением. Все это быстро и легко приводит к выводу, что чьи-то беды не стоят твоих забот и внимания.

Когда нас просят посочувствовать человеку, которого мы не любим или морально осуждаем, то у нас в голове разыгрывается настоящая битва – ведь боль ненавистного не только не активирует ППК, она еще вызывает возбуждение в мезолимбической системе награды. Поэтому задача поставить себя на их место и почувствовать их страдания (не для того, чтобы позлорадствовать) становится настоящим когнитивным испытанием, даже отдаленно не напоминающим врожденный автоматизм {843}.

Когнитивная «цена» эмпатии по отношению к кому-то неблизкому, как было показано, проявляется в увеличении когнитивной нагрузки, т. е. лобная кора начинает работать интенсивнее, ведь ей нужно направить дело в обход привычного поведения; в результате человек становится более холоден к чужим людям – но не к членам своей семьи. Отсюда становится яснее смысл «эмоционального утомления» – состояния лобной коры, истощенной постоянной необходимостью ставить себя на место Чужих, не Своих. Приняв во внимание эту когнитивную нагрузку, можно понять, почему люди чаще проявляют щедрость в отношении отдельных людей, а не целых групп. Тут уместно процитировать мать Терезу: «Если передо мной толпа, я не стану действовать. Но если я вижу лишь одного, то начну». Или вот слова Иосифа Сталина – того, кто, казалось бы, никогда не испытывал столько эмпатии, чтобы «эмоционально утомиться»: «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика» {844}.

И вероятно, наиболее сильно эти нейронные пути активируются, когда требуется перейти от состояния «как бы я чувствовал себя на его месте» к состоянию «как он себя сейчас чувствует на своем месте». Поэтому если человека просят сконцентрироваться на точке зрения постороннего, то активируется не только ВТУ, но и лобная кора, она спускает вниз команду: «Прекрати думать о себе!» {845}

Следовательно, здесь тот же лейтмотив, что и в предыдущих главах. Когда речь идет об эмпатии, совершенно не нужно разделять «разум» и «чувства», это надуманное разделение. И то и другое необходимо, «разум» и «чувства» уравновешивают друг друга, образуя непрерывный континуум, и на «разумном» конце совершается тяжелая работа, когда различия между страдальцем и наблюдателем изначально затушевывают сходство.