Роберт Сапольски - Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Другими словами, эмпатия скорее приведет к действиям, если отстраниться от страдающего, увеличить дистанцию. Вспоминается любопытное объяснение одного знакомого буддистского монаха, которое я упоминал в одной из предыдущих глав, – он сокращал время сидения в позе лотоса из-за своих коленей, но не потому, что ощущал боль, а как «акт доброты к своим коленям». В этом объяснении видна единая линия с буддистским пониманием сострадания, которое с данной позиции представляет собой простой и отстраненный самоочевидный императив, а не пустопорожнюю болтовню. Буддист ведет себя участливо и отзывчиво по отношению ко всем живым существам, потому что испытывает общую потребность сеять добро в мире [453].

Целый букет превосходных исследований буддистских монахов дали нам работы Ричарда Дэвидсона из Висконсинского университета и Тани Зингер из немецких институтов общества Макса Планка. Примечательно в этой связи, что на фоне обычных войн между наукой и религией эти исследования были… э-э-э… благословлены и поддержаны далай-ламой, который, как известно, очень увлекается нейробиологией и в свое время заявил, что, не ожидай его стезя далай-ламы, он бы хотел стать ученым или инженером. Самые распубликованные работы относятся к нейросканированию мозга одного из буддистских монахов – Матьё Рикара, очень интересного человека, француза по происхождению, который защитил кандидатскую диссертацию по молекулярной биологии в Пастеровском институте и при этом стал французским переводчиком далай-ламы {867}.

Когда ему демонстрировали страдания другого человека и просили при этом почувствовать его боль, то у Рикара возбуждались все те же области мозга, что и у остальных людей. Однако он говорил, что данное чувство отвратительно, объясняя его так: «Эмпатия быстро становится для меня непереносимой, и я ощущаю эмоциональную опустошенность». Но если в ходе исследований он выполнял свои буддистские настройки, сосредотачиваясь на мыслях о сострадании, картина возбуждения менялась кардинальным образом – миндалина не активировалась, зато сильные потенциалы регистрировались в мезолимбической дофаминовой системе. Он описывал свои ощущения как «теплое позитивное состояние с сильной просоциальной мотивацией».

В других исследованиях одну группу добровольцев обучали эмпатии, т. е. сосредоточению на боли страдальца, а вторую – отзывчивости и участливости, т. е. концентрации на чувстве тепла и заботы по отношению к нему {868}. У участников первой группы выявлялся типичный профиль возбуждения – сильная активация миндалины и увеличение уровня тревоги и негативной симптоматики. А та группа, которая тренировала отзывчивость, показала сильное возбуждение в (когнитивной) длПФК и взаимосвязанность активностей длПФК и дофаминергических областей; одновременно возникали более позитивные эмоции и большая склонность к просоциальным поступкам.

Отлично, но теперь ложка дегтя. Данных на эту тему мало (т. е. помимо исследования Рикара их раз-два и обчелся). Далее – самые опытные буддистские монахи медитируют по восемь часов в день, что совсем непохоже на времяпрепровождение «мирского» человека. А нам важно было просто показать сценарий практики отстранения. И таким образом мы подходим к следующей теме – всегда ли полезен акт участия, выращенный на дрожжах эмпатии.

В 2014 г. упоминавшийся выше Пол Блум опубликовал статью с дерзким названием «Против эмпатии» (Against Empathy), в которой были представлены исследования того, как эмпатия приводит к действиям далеко небезупречным.

Мы вступаем в область, именуемую патологическим альтруизмом; он связан с созависимостью {869}. Находясь в этом состоянии, любящий настолько сильно переживает отраженную боль своего близкого, что лишь усугубляет тем самым его страдания вместо того, чтобы просто дарить любовь. Мало того, отраженное страдание может обрести такую интенсивность, что для его облегчения выбирается путь, подходящий лишь для испытывающего это отраженное страдание, но не для собственно страдающего. Еще одной проблемой эмпатии зачастую является невыполнение необходимых действий – не слишком умно, если любящий родитель, ощущая боль своего чада и переживая из-за этого, отказывается от прививок. Профессиональных медицинских работников специально учат по мере возможности не давать эмпатии ходу [454]. Так, если специалист по акупунктуре видит, что кого-то колют иголкой, у него не регистрируются обычные для этой ситуации поведенческие и нейробиологические реакции. По словам Джемисон, когда идешь к доктору по какому-то тревожному поводу, «хочешь услышать не эхо собственных страхов, а нечто прямо противоположное».

Блум показал, кроме того, как сильные порывы эмпатии толкают нас к наипростейшим психологическим решениям, требующим минимальных когнитивных затрат. В такие моменты та боль, которую мы видим здесь и сейчас, которую мы уже знаем и испытали, которая касается знакомого и привлекательного человека или члена Своей группы, для нас сразу становится сильнее тех страданий, которые переживают где-то далеко или какие-то чужие люди, не из нашей группы; также не очень нам понятны страдания, о которых мы имеем смутное представление [455]. В порыве эмпатии наше видение момента сужается, и она в результате подводит нас. Философ Джесси Принс так описал проблему: «Не важно, чья боль больнее, важно, кому наша помощь нужнее».

Стоп, машина! Наукой доказано, что можно чувствовать радость от добрых дел; она происходит от активации мезолимбической дофаминовой системы. Для этого даже нейросканер не нужен. В 2008 г. в Science опубликовали исследование: участникам эксперимента давали по 5 или по 20 долларов, а потом одну половину испытуемых просили сегодня же истратить эти деньги на себя, а вторую – на кого-нибудь другого (отдать, например, другу или пожертвовать на благотворительность). И как выяснилось из опросов участников в начале и конце того дня, ни сумма денег, ни возможность купить себе что-нибудь не увеличивают ощущение радости. Ее приносит только трата на кого-то еще. Особенно любопытен тот факт, что, когда сторонним наблюдателям рассказывали о замысле этого эксперимента, они предсказывали результат прямо противоположный: будто бы радость окажется сильнее у тех, кто потратит на себя больше денег, – а ведь на 20 долларов покупается соответственно, больше радости, чем на пять {870}.

Проблема, естественно, в том, почему добрые дела отзываются чувством радости, и отсюда вытекает классический вопрос: существует ли вообще акт истинного бескорыстия, в котором нет ни крошки собственной выгоды? Возможно ведь, что в любом добром деле имеется кусочек личного интереса, что и заставляет чувствовать радость. Я, безусловно, не собираюсь рассматривать эту тему с философских позиций. Для биолога самое надежное – рассуждать об альтруизме и кооперации с позиций эволюции, а там всегда найдется место личной выгоде.