Симона де Бовуар - Второй пол

Но все эти преимущества перед мужчиной она обретет лишь при условии, что отвергнет предлагаемые им мистификации. Женщины из высших классов становятся ревностными соратницами своих господ, потому что стремятся пользоваться благами, которыми те их обеспечивают. Мы видели, что представительницы крупной буржуазии и аристократки всегда отстаивали свои классовые интересы с еще большим упорством, нежели их мужья; они без колебаний жертвуют ради них своей человеческой независимостью; они подавляют в себе любую мысль, любое критическое суждение, любой стихийный порыв; они, как попугаи, повторяют заученные суждения, растворяются в идеале, навязанном им мужским законом; их сердцу и даже их лицу чужда всякая искренность. Домохозяйка обретает независимость в труде, в заботе о детях; она черпает в них ограниченный, но вполне конкретный опыт: та, которой «прислуживают», не имеет никакой власти над миром; она живет в мечтах и в абстракции, в пустоте. Ей неведома важность идей, которые она высказывает; слова, вылетающие из ее уст, лишены всякого смысла; финансист, промышленник, иногда даже генерал трудятся в поте лица, полны забот, рискуют; они покупают свои преимущества на несправедливом рынке, но по крайней мере платят собой, своей личностью; их супруги, получая от них все, ничего не дают взамен, ничего не делают и при этом слепо верят в собственные неотъемлемые права. Их пустая надменность, их неспособность к чему бы то ни было, их воинствующее невежество делают из них самых бесполезных и ничтожных людей, каких только производил на свет род человеческий.

Следовательно, говорить о «женщине» вообще так же абсурдно, как о вечном «мужчине». И мы понимаем, почему все эти сравнения, попытки решить, превосходит ли женщина мужчину, уступает ли ему или равна с ним, – досужая болтовня: их положение глубоко различно. Если сопоставить сами эти положения, становится очевидно, что положение мужчины бесконечно предпочтительнее, иными словами, что у него куда больше конкретных возможностей внедрить в мир свою свободу; из этого неизбежно следует, что достижения мужчин намного превосходят женские: ведь женщинам более или менее запрещено что-либо делать . Однако сравнивать то, как мужчины и женщины в поставленных им пределах пользуются своей свободой, априори бессмысленно, ибо они распоряжаются ею именно свободно. Ловушки лицемерия и мистификации серьезного в самых разнообразных формах подстерегают и тех и других; свобода же в каждом человеке цельна. Только в силу того, что у женщины она остается абстрактной и пустой, ее подлинным воплощением может служить лишь бунт: это единственный путь, открытый для тех, кто лишен возможности созидать; им следует отвергнуть границы своего положения и попытаться проложить себе пути в будущее; смирение есть лишь поражение и бегство; у женщины нет иного выхода, как только трудиться над своим освобождением.

Освобождение женщины станет реальностью лишь в том случае, если оно будет делом коллективным, и его необходимым условием является окончательное торжество ее экономической независимости. Однако всегда было и теперь существует немалое количество женщин, которые стремятся обрести спасение в одиночку. Они пытаются оправдать свое существование в имманентности, другими словами – осуществить трансценденцию в имманентности. Именно это предельное усилие – иногда смешное, но нередко возвышенное – женщины, стремящейся вырваться из своей тюрьмы, превратив ее в сияющую славу, а свое рабское положение – в высшую свободу, мы обнаруживаем у нарциссистки, влюбленной и богоискательницы.

Некоторые утверждают, что нарциссизм – основополагающая черта характера любой женщины [439]; однако, необоснованно расширяя это понятие, мы его разрушаем, как Ларошфуко разрушил понятие эгоизма. На самом деле нарциссизм – четко определенный процесс отчуждения: «я» полагается как абсолютная цель и субъект бежит в него от самого себя. Женщинам свойственны и многие другие типы поведения, как подлинные, так и неподлинные; некоторые из них мы уже рассматривали. Бесспорно, однако, что в силу обстоятельств женщина чаще, чем мужчина, сосредоточена на себе и обращает на себя свою любовь.

Всякая любовь требует наличия пары субъект – объект. Женщина может прийти к нарциссизму двумя путями, сходящимися в одной точке. В качестве субъекта она чувствует фрустрацию; в раннем детстве она была лишена того alter ego , каким для мальчика является половой член; позже ее агрессивная сексуальность не находила удовлетворения. Но что важнее всего, мужские виды деятельности для нее запретны. Она занята, но она ничего не делает ; функции супруги, матери и хозяйки не приносят ей признания как индивидуальности. Истина мужчины – в домах, которые он строит, в лесах, которые выкорчевывает, в больных, которых лечит; женщина не может осуществить себя через проекты и цели и потому будет стремиться осознать себя в имманентности своей личности. Мария Башкирцева, подражая Сийесу, писала: «Кто я? Ничто. Чем бы я хотела стать? Всем». Именно потому, что женщины – ничто, многие из них, упорно ограничивая свои интересы собственным «я», гипертрофируют его до такой степени, что оно сливается со всем. «Я сама своя героиня…» – говорила та же Мария Башкирцева. Мужчина действует и тем самым неизбежно сравнивает себя. Женщина же, бездеятельная и отделенная, не может ни найти свое место, ни оценить себя; она наделяет себя самодостаточной значимостью, потому что ни один значимый объект ей не доступен.

Возможность направить свои желания на себя связана с тем, что она с детства воспринимала себя как объект. Воспитание поощряло ее к отчуждению себя в своем теле, во время пубертата тело открылось ей как пассивное и вызывающее желание; это вещь, которую она может взять в руки, которую волнует прикосновение атласа и бархата и на которую она может смотреть глазами любовника. Бывает, что, занимаясь онанизмом, женщина мысленно раздваивается на мужчину-субъект и женщину-объект. Так, Ирен, случай которой описан в «Психоанализе» Дальбьеза [440], говорила себе: «Я буду себя любить» – или с большей страстью: «Я возьму себя» – и, наконец, доходя до пароксизма: «Я оплодотворю себя». Когда Мария Башкирцева пишет: «Жаль все же, что никто не видит моих рук и туловища, всей этой свежести и молодости», она также выступает одновременно в роли субъекта и объекта.

На деле человек не может позитивно быть для себя другим , осмыслить себя в свете сознания как объект. О подобном раздвоении он только грезит. У девочки эта мечта материализуется в кукле; она узнает себя в ней более конкретно, чем в собственном теле, потому что они с куклой существуют по отдельности. Эта потребность быть вдвоем, чтобы вести нежный диалог с самой собой, описана, в частности, г-жой де Ноай в «Книге моей жизни»: