Александр Марков - Эволюция человека. Книга 3. Кости, гены и культура

Перед началом рейда шимпанзе проявляют беспокойство, издают громкие звуки, обнимаются, трогают друг друга за гениталии. Однако, когда рейд уже начался, они идут бесшумно, чутко реагируя на звуки и запахи, свидетельствующие о возможной близости неприятеля.

Об эволюции инфантицида у млекопитающих рассказано в нашей книге “Перспективы отбора” (см. Исследование № 12).

Насколько такие оценки ненадежны и приблизительны, читатель может судить, сравнив их с результатами другого исследования, приведенными во второй книге (глава 5, раздел “Достаточно ли крови лилось в палеолите, чтобы обеспечить преимущество «генам альтруизма»?”).

Внимательный читатель заметит здесь противоречие с данными, приведенными в главе 9 (раздел “Размер, пропорции частей… что-нибудь еще?”), где говорилось об экспрессии гена тирозингидроксилазы ( TH ) в стриатуме у обезьян и особенно у человека. Дело в том, что в данном исследовании для каждого класса позвоночных брали “консенсусное”, то есть наиболее типичное и, скорее всего, исходное для этого класса, состояние признака. В частности, использовались сведения по наличию дофаминовых (экспрессирующих TH ) нейронов в стриатуме у девяти видов млекопитающих. Только у трех из них (двух грызунов и одного примата – макаки-крабоеда) в стриатуме есть дофаминовые нейроны. У шести остальных (одного примата – мармозетки, трех грызунов, летучей мыши и прыгунчика) дофаминовые нейроны в стриатуме не обнаружены. Поэтому “консенсусным” состоянием для млекопитающих считалось отсутствие дофаминовых нейронов в стриатуме.

Для людей это тоже справедливо: успешность решения одних типов задач, как правило, положительно коррелирует с успешностью решения других. Например, если протестировать большую выборку людей на арифметические способности или пространственное мышление, а потом этим же людям дать другие задания – скажем, на память или классификацию объектов, – то участники, показавшие лучшие результаты в первом испытании, скорее всего, лучше справятся и со вторым. Сильная положительная корреляция между разными когнитивными функциями позволяет говорить о “факторе G”, или “общем интеллекте”, у людей. Хотя, конечно, эта корреляция не абсолютна и никто не спорит с тем, что сплошь и рядом встречается непропорциональное развитие когнитивных способностей – одни развиваются сильно, тогда как другие слабо.

Центральная нервная система насекомых – это последовательность нервных узлов, приуроченных к сегментам тела: два передних нервных ганглия – надглоточный и подглоточный – и цепочка грудных и брюшных. Надглоточный ганглий представляет собой слившиеся узлы трех передних сегментов головы, и эти узлы называют передним, средним и задним отделами мозга (протоцеребрум, дейтоцеребрум и тритоцеребрум), а подглоточный включает слившиеся ганглии сегментов, несущих ротовые придатки. По функциям надглоточный ганглий сопоставим с головным мозгом позвоночных.

Этот пример рассмотрен в нашей книге “Эволюция. Классические идеи в свете новых открытий” (глава 7, раздел “Сначала чутье, потом философия”).

Имеется в виду, что если у какого-то вида увеличен какой-то отдел мозга, то это может объясняться не только тем, что это выгодно данному виду в связи с его образом жизни, но отчасти и тем, что данный вид произошел от предков, у которых этот отдел мозга имел крупные размеры.

Подробнее об этом рассказано в нашей книге “Эволюция. Классические идеи в свете новых открытий” (глава 5, раздел “Обоняние и цветное зрение развивались в противофазе”).

Совсем без инноваций, конечно, нельзя – должен же кто-то пробовать новые способы поведения! Однако в реальной жизни совсем без инноваций и не получится: жизнь всегда преподносит какие-нибудь сюрпризы, и животные волей-неволей будут периодически пробовать какое-нибудь новое поведение в новых условиях. Но компьютерный турнир показал, что по-крупному вкладываться в инновацию (например, часто пропуская ради этого ход) – проигрышный путь.

В принципе, у общественных насекомых (например, у муравьев) социальное обучение распространено очень широко. Но обычно рабочие особи обучаются более или менее стандартным действиям, совершавшимся их предками испокон веков, хоть и с вариациями (скажем, разведчики показывают фуражирам путь к новому источнику корма). В рассматриваемом эксперименте со шмелями насекомые передавали друг другу навык, отсутствующий в нормальном шмелином поведенческом репертуаре.

Вообще-то в данной ситуации называть самца-демонстратора учителем или наставником не совсем правильно: эти понятия лучше подходят к случаям активного учительства (когда учитель что-то делает нарочно, чтобы научить ученика). А в обсуждаемом эксперименте правильнее говорить о “модели для подражания” или просто “модели”.

Об одном исследовании Лаланда и его коллег, посвященном социальному обучению, мы рассказали в разделе “Оптимальный способ обучения” в главе 11.

Данное лирическое отступление имеет под собой реальную основу: это слегка утрированное (для выразительности) описание реакции сильнейшего специалиста по китообразным, Ольги Филатовой, на процитированную чуть выше статью Fox et al., 2017.

В определенном смысле теория культурного драйва может рассматриваться как одна из версий теории социального мозга (“мозг для социального обучения”). Удобнее, однако, рассматривать ее как объединяющую надстройку над всеми перечисленными гипотезами.

Можно по-разному относиться к докинзовской концепции мемов и спорить о том, насколько она приложима к реальным культурам, насколько практична, можно ли найти объективные критерии для разграничения мемов, чтобы понять, где кончается одна идея и начинается другая, и так далее. Это всё непростые вопросы. Однако для моделирования культурной эволюции мемы исключительно удобны и полезны.

Гены памяти и обучаемости иногда мутируют, что приводит к появлению особей с ненулевыми значениями этих признаков. Однако, пока в мемофонде (культурной среде) нет полезных мемов, эти признаки приносят только вред и никакой пользы. Поэтому в популяции устанавливается так называемое мутационно-селекционное равновесие, при котором порча генофонда за счет мутагенеза уравновешивается его улучшением за счет отбора. У многих самцов при этом память и обучаемость будут ненулевыми, поскольку отбор не в состоянии вычистить из генофонда весь мутационный груз.