Шарман Рассел - Роман с бабочками

Ему на роду было написано посвятить себя чулкам — их изготовлению и продаже. Его дед по матери торговал шерстью. Дед с отцовской стороны работал красильщиком чулок. Отец достиг в жизни большего — открыл собственную мастерскую. В 1838 году, когда Генри Уолтеру Бейтсу было четырнадцать, его формальное образование закончилось. Мальчика отдали в учение к оптовому торговцу. Шестидневная рабочая неделя, тринадцатичасовой рабочий день. В семь утра он должен был отпереть и подмести склад, а в восемь вечера запереть его. К тому времени сгущалась тьма, и жизнь в Лестере, центре английской чулочной промышленности, замирала до утра.

То была эпоха Индустриальной Революции: окутанные дымом промышленные города, закопченные небеса и механизированные фабрики, которые вытеснили мелкие ремесленные мастерские вроде мастерской Бейтса-старшего. Союз человека и машины, казалось, мог одержать верх над любой стихией. Но почти немедленно мы принялись оплакивать эту победу.

Середине XIX века мы обязаны многими из лучших описаний природы. То был «золотой век» натуралистов, райские времена для любителей бабочек.

Исследуя поля и луга, коллекционеры-любители добывали мириады насекомых, в том числе много неизвестных науке видов. Народные дома, созданные для просвещения низших классов, организовывали курсы самообразования и проводили полевые экскурсии. В выходные дни и летними вечерами Генри Бейтс выучился рисовать, перевел «Одиссею» Гомера и начал собирать жуков. В восемнадцать лет он опубликовал в журнале «Зоолог» свою первую научную статью: «Заметки о жесткокрылых насекомых, предпочитающих сырые места». В девятнадцать познакомился с таким же энтузиастом — Альфредом Расселом Уоллесом, преподававшим английский язык в Лестерской коллегиальной школе. Уоллесу был двадцать один год. Они забавно смотрелись вместе: долговязый крепкий Уоллес (росту в нем было шесть футов два дюйма) и хрупкий, узкоплечий Бейтс, которого донимали хроническое несварение желудка и угревая сыпь. Кроме того, у него были слабые сосуды.

Молодые люди хорошо поладили. Они высоко оценили коллекции друг друга, читали одни и те же книги — «Путешествие на „Бигле“» Дарвина и «Опыт о принципе народонаселения» Мальтуса. С ребяческой серьезностью бились над самой интригующей научной загадкой того времени: «Каким образом, отчего и когда возникли виды, на которые подразделяется все фантастическое разнообразие животных планеты?» Бейтс и Уоллес тянулись друг к другу — две одинокие неприкаянные души. Но жизнь настойчиво подталкивала их в болото рутины, пыталась превратить обоих в среднестатистических жителей Англии, думающих только о том, чтобы сколотить капитал и подняться на пару ступенек по социальной лестнице, — если пустят. Уоллес и Бейтс раздобыли по сотне фунтов каждый и решили организовать экспедицию в какие-нибудь экзотические страны, где солнце не прячется за тучи и небо всегда голубое.

Энтомолог, с которым они побеседовали в отделе естественной истории Британского музея, рекомендовал отправиться в Бразилию. Администрация музея выразила готовность приобрести все экземпляры редких насекомых и птиц, которые они добудут. Нашли и торгового агента, который взял на себя пересылку экземпляров.

И вот в апреле 1848 года друзья покидают Англию на торговом судне «Шалость».

С самого начала они подчеркивали: за тридевять земель их влечет не мальчишеский каприз, но возвышенная цель — разрешить вопрос происхождения видов (Ту же самую цель преследовал Чарльз Дарвин, сидя в своем кабинете в Англии и скрупулезно анализируя собственные наблюдения, сделанные на Галапагосских островах в первой половине 50-x годов XIX века.)

Быстро добравшись от Британских островов до экватора, Бейтс и Уоллес оказались в бразильской деревушке близ реки Пара. Позднее в своих мемуарах «Натуралист на Амазонке», снискавших большую популярность у читателей, Бейтс вспоминал: «С сосредоточенным интересом мы с моим спутником (нам никогда еще не приходилось видеть и исследовать красоты тропических стран) созерцали землю, где мне впоследствии довелось провести одиннадцать лет — возможно, лучших лет моей жизни».

На берегах Пара друзья провели полтора года: добывали экземпляры для коллекций, исследовали местность, иногда выбирались куда-нибудь в глушь. Бейтс с удовлетворением отметил, что если на Британских островах обитает всего шестьдесят шесть видов бабочек, а во всей Европе — только триста двадцать один, то здесь за время часовой прогулки можно насчитать семь сотен.

Он дивился парусникам, «таким заметным благодаря их бархатно-черной, зеленой и розовой окраске», лениво порхавшим на улицах и в садах, часто залетавшим в окна, чтобы с любопытством осмотреть людские жилища. «На веранде, точно птицы», махали огромными семидюймовыми крыльями великолепные морфо, синие с металлическим отливом. В сезон засухи добыча была особенно богатой: «В это время можно изловить бесконечное множество любопытных и редких видов, чрезвычайно несхожих между собой повадками, манерой полета, раскраской и отметинами; одни желтые, другие ярко-красные, зеленые, лиловые с синим, многие украшены каемками или блестками в виде металлических штрихов или крапин, отливающих серебром или золотом».

Нимфалиды-стеклокрылки с прозрачными (за вычетом единственного фиолетового или розового пятнышка) крыльями, «похожими на заблудившиеся лепестки», летали низко — прямо над слоем мертвой листвы в мрачной тени у подножия деревьев. Желтые и оранжевые бабочки сбивались в тесные стайки на пляжах, держа крылья торчком, — казалось, что песок «словно бы расцветили клумбы крокусов».

А геликониды, прозванные «почтальонами» и «длиннокрылками»! Крылья — черные как ночь, но при этом расчерченные красными, белыми, оранжевыми и желтыми полосами. Изящные аристократические силуэты, медлительный, томный полет. Молодой натуралист изумлялся их количеству, всем этим «ярким цветным снежинкам», плывущим в воздухе.

В следующем столетии в другой стране некий писатель выразит то же чувство изумления иначе: «Сдается мне, Тото, мы уже не в Канзасе!»

Уоллес и Бейтс расстались, чтобы заняться сбором коллекций в разных частях речной системы Амазонки. Бейтс отправился к верховьям. В письме к брату он описал свой обычный экспедиционный день, а также рабочий костюм и снаряжение. Часов в девять-десять утра он отправлялся в лес, облаченный в цветную рубашку, брюки, сапоги и старую фетровую шляпу. На левом плече у него висел двуствольный дробовик для отстрела птиц и млекопитающих. В правой руке он нес сачок. С левого плеча, кроме ружья, свисала и кожаная сумка с двумя карманами — в одном была морилка для насекомых, в другом — дробь и порох. С правой стороны болтался ягдташ — «богато декорированная штуковина с красными кожаными кисточками и ремешками для подвешивания ящериц, змей, лягушек или крупных птиц». В одном из карманов ягдташа хранились капсюли, в другом — бумага для обертывания хрупких образцов, в третьем — «вата, тампоны, коробка с измельченным гипсом и еще одна, с сырой пробкой, — для микрочешуекрылых». К его рубашке была пришита подушечка с булавками шести разных размеров.