Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека

Теперь рассмотрим память.

Когда мы упоминаем о ней применительно к организмам кембрия, ордовика, силура, девона и карбона, то не возникает особых противоречий с каноническими представлениями об эволюционной последовательности цереброгенеза и об изначальном распределении функций в структурах мозга.

Данное утверждение легко иллюстрировать стадиями развития гиппокампа, остающегося и по сей день основным обеспечителем такого важного фактора, как память.

Зачатки гиппокампальных структур определяются уже у миксин (мощными слоями пирамидных клеток) и становятся вполне зримыми у челюстных поперечноротых; а открыв мозг амфибии сперва на уровне прекомиссуральной области переднего мозга, а затем на уровне интервентрикулярных форамин, мы отчетливо увидим и пирамидки primordium hippocampi, и кривые пластиночки fibrae hippocampi externae.

У рептилий картина анатомического оформления гиппокампальных структур становится еще ярче. Ее превосходно описал Е. Сепп:

«Область, которая у лягушки была представлена малодифференцированным primordium hippocampi, у ящерицы дифференцирована на слой пирамид аммонова рога и зернистый слой — fascia dentata» (Сепп Е. История развития нервной системы позвоночных, 1959).

Впрочем, наличие образной памяти у амфибий и рептилий никогда и не являлось дискутивным вопросом.

вРептилии, как существа более тонко и сложно организованные, чем амфибии, демонстрируют уже не только образную, но и эмоциональную память, причем частичная децеребрация подтверждает «гиппокампальную версию» ее «обитания». «Итак, у ящериц без переднего мозга совершенно исчезала как образная память, так и эмоциональная память страха» (Бериташвили И. С. Память позвоночных животных, ее характеристика и происхождение, 1974).

Ad verbum напомню, что именно «у рептилий впервые в ряду позвоночных оказывается возможным образование временных связей типа ассоциации» (Карамян А. Функциональная эволюция мозга позвоночных, 1970).

Как вы помните, третья позиция, которую мы применили для характеристики организмов докортикальной эры, был т. н. «разум».

Кавычки, вероятно, можно снять, так как мы употребляем это понятие не в его литературном, а строго в нейрофизиологическом смысле, определяя с помощью данного термина способность мозга к совершению правильной оценки предложенных реальностью обстоятельств.

Мы уже говорили о разуме в главе X как об операции сопоставления данных сознания и данных памяти. Результатом этого молниеносного сопоставления является точность поведенческого акта. (Применительно к предмету нашего обсуждения больше подходит определение «чистый разум», несмотря на некоторую использован- ность этого словосочетания еще в 1781 году.)

Alias, «чистый» разум — это не «роскошь» мозга, а весьма тривиальный продукт его самых древних механизмов; ведь точность поведения, которую способны обеспечить только оценочные возможности разума — это вопрос элементарного выживания, т.е. самым простым доказательством наличия разума служит факт сохранности и благополучия организма и, соответственно, вида (рода, семейства).

Вероятно, принцип «чистого» разума неизменен со времен раннего кембрия и является идентичным у всех организмов.

Secundum naturam, за сотни миллионов лет по мере развития рецепторов совершенствуется сознание, а развитие гиппокампальных, лимбических, корковых формаций, скорость кортикопетальных и кортикофугальных связей расширяет базы памяти и ускоряет к ним доступ.

Совокупность этих обстоятельств, разумеется, развивает разум, который есть обязательный результат взаимодействия всех этих структур.

В данном контексте знаменитый «шокирующий тезис» И. П. Павлова, озвученный им на XIV международном физиологическом конгрессе (Рим, 1932), получает, вероятно, свое объяснение. Напомню: «В окончательном варианте большими полушариями собаки постоянно производится в разнообразнейших степенях как анализирование, так и синтезирование падающих на них раздражений, что можно и должно назвать элементарным, конкретным мышлением».

Здесь следует обратить внимание на следующие важные нюансы:

Данный постулат является не просто следствием тридцатилетней экспериментальной работы И. П. Павлова, но и тем итоговым выводом, что прямо противоречит его же теории «второй сигнальной системы у человека».

Этот тезис И. П. Павлова лишний раз указывает на важность соблюдения терминологической аккуратности. Примерно представляя механизмы «внутренней речи» (мышления) и ее происхождение, гораздо точнее было бы употребить вместо термина «мышление» понятие «разум», как обозначитель естественного, а не искусственного, «запускаемого» только внешним специальным научением процесса. И. М. Сеченов не без гордости и достаточно категорично подчеркивал: «Мы — не философы», тем самым отказывая нейрофизиологии в праве на малейшую неточность или расплывчатость формулировок.

Fortasse, ad interim данное понятие (разум) уместнее всего применять только к животным, так как у современного homo он настолько растворен в мышлении и интеллекте, что практически не поддается отпрепаровке от этих двух сложных и эффектных продуктов работы мозга. (Разумеется, он может быть отчетливо наблюдаем и у человека, но лишь в тех редких случаях, когда тот вырастает в полной изоляции от речи, ритуалов, игр, мифологии и прочей социальной атрибутики homo).

Nihilominus очень трудно избавиться от соблазна рассмотреть особенности разума на примере социализированного homo, учитывая, что именно данный вид является объектом настоящего исследования.

Впрочем, ничто и не мешает нам сделать такую попытку. (Чистоту нашего логического эксперимента возможно обеспечить лишь очень приблизительно.)

Нам следует из традиционной картины представлений homo о себе и мире аккуратно удалить все то, чему человек обязан современному интеллекту, с его обширными информационными накоплениями.

Для этого, впрочем, нет необходимости «возвращать» homo в палеолитическое (или мауглеоидное) состояние.

Satis взять в качестве образчика «чистого человеческого разума» мироощущение аборигена Новой Гвинеи, Австралии, рыболова Огненной Земли, охотника западного побережья Африки или крестьянина из России начала XX века.

Эти представители homo хороши тем, что очень подробно и авторитетно описаны классиками антропологии, в частности, скрупулезно задокументированы их анатомо-физиологические воззрения, являющиеся, безусловно, ключевыми в деле познания и понимания мира.

Несколько удивляет схожесть этих воззрений у народов, «разнесенных» географически и до середины XX века не «соприкасавшихся» своими культурами.

Это удивление, впрочем, было сформулировано еще в 1922 году Л. Леви-Брюлем: «По мере того, как исследователи обнаруживали, или, вернее, изучали народности низшего типа в самых отдаленных, а иногда совершенно противоположных пунктах земного шара, вскрывались поразительные аналогии между некоторыми из этих народностей, доходившие порой до полного сходства в мельчайших деталях» (Леви-Брюль Л. Первобытное мышление, 1930) и отчасти объяснено И. М. Сеченовым: «Основные черты мыслительной деятельности человека и его способности чувствовать остаются неизменными в различные эпохи его исторического существования, не завися в то же время ни от расы, ни от географического положения, ни от степени культуры» (Сеченов И.М. Избранные труды, 1935). Иван Михайлович, к сожалению, не дал подробной трактовки своему же постулату, и чуть ниже мы будем вынуждены сделать это сами.