Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека

Продолжим.

Теперь, для полноты картины возможностей «чистого разума» homo, возьмем еще несколько примеров, как существенно отстоящих от нас по времени, так и совсем недавних.

Repeto, нас менее всего должен интересовать экзотизм различных обычаев, практик и воззрений. Все приводимые материалы являются лишь сухой и строгой иллюстрацией того, как разум уже социализированного homo решал сложные задачи жизни, содержащие в себе скрытые или неявные факторы, как отвечал на те или иные «вызовы» среды.

Рассмотрим практику контрацептирования, любопытного и важного ухищрения, позволяющего сохранять иллюзию девственности (или хотя бы сделать вопрос ее наличия дискутивным), что в некоторых культурах повышало социальную и физиологическую «стоимость» женской особи homo.

Удобнее всего это исследовать на документальном материале, собранном «Этнографическим бюро» кн. В. Тенишева (1844-1903) в Орловской, Пензенской, Владимирской, Калужской, Новгородской et cetera губерниях России XIX века. Надо отметить, что примерно схожие с русскими способы предохранения от нежелательной беременности мы можем обнаружить и у народностей Нижнего Конго, у хондов Индии, Китая, у аборигенов Австралии и Полинезии, но наиболее выверенные описания различных способов этого деликатного действа, puto, содержатся в трудах «Русские крестьяне Жизнь. Быт. Нравы» (СПб, 2004-2007. Т. I-V) и «Русская народно-бытовая медицина по материалам этнографического бюро кн. В. Тенишева» (1903).

Наряду с простейшими способами, вроде питья собственных месячных или воды, собранной в 40 различных ручьях, едения хлеба с шерстью овцы, был чрезвычайно распространен и способ собирания катамениальных выделений в бутылку, которую закупоривали крепчайшим образом. «Бутылку зарывают в землю, иногда непременно под печной столб. Пока бутылка в земле, как бы девка ни вешалась на шею парням, ни за что не “забрюхатеет”. Если она выйдет замуж и захочет иметь детей, то стоит только бутылку эту вырыть и разбить, тогда пойдут и дети».

Если от способов контрацепции перейти к взаимоотношениям homo и смерти, то и здесь можно обнаружить различные «изобретения», с помощью которых человек пытался «обезвредить» и даже приручить смерть.

Помимо разнообразия погребальных культов, способов мумификации, создания мифов о телесном воскресении, душе и метам- психозе, homo изобретает очень показательную традицию «сопровождения» покойника, навязывая смерти статус хоть и дальнего, но всего лишь странствия.

Зародившаяся в самом начале фиксированной истории, подхваченная и развитая шумерами, Египтом, Китаем, Индией, Финикией, Грецией и скифским миром традиция убийства слуг и родственников с последующей укладкой их тел в могилу «сопровождаемому», обнаруживается практически везде, от Индийского архипелага до островов Фиджи, Китая, Японии, Африки, Центральной Америки, Мексики, Перу и Скандинавии.

Описаний похоронных жертвоприношений существует, ut notum est,

множество, но вот наиболее будничные, типичные и общеизвестные: «У каянов на Борнео в обычае убивать рабов, чтобы они могли следовать за господином и служить ему. Прежде тем, как убить их, родственники знатного покойника обступают рабов, внушая им усердно служить господину, за которым они последуют, ухаживать за ним и растирать его тело, когда он будет болен... Затем родственницы покойного берут копье и наносят жертвам легкие раны, после чего мужчины закалывают их до смерти» (Lubbock S. The Origin Of Civilisation, 1970); арийцы дают поразительные примеры обряда погребальных человеческих жертвоприношений. Рассказ о троянских пленниках, поверженных вместе с лошадьми и собаками на погребальный костер Патрокла, об Эвадне и рассказ Павсания о трех мессенских вдовах — служат памятником этих обрядов у греков. В скандинавских мифах Бальдр сжигается со своим пажем, лошадью и седлом. Галлы во времена Цезаря сжигали при торжественных похоронах все, что было дорого покойному — животных и рабов. (Тэйлор Э. Первобытная культура, 1939); древние рассказы о славянском язычестве описывают «сжигание умерших с лошадьми и собаками, со слугами и женами» (Hanusch Н. Die Wissenschaft des Slawischen Mythen, 1950).

(Следует отметить, что настойчивость и увлеченность, с которой homo почти пять тысяч лет сбрасывал живых людей в могилы к мертвецам, свидетельствует о его твердой уверенности не только в эффективности своих действий, но и в их необходимости.)

Не менее любопытно решались разумом человека вопросы безопасности зданий и целых городов: «В Африке, в Галаме, перед главными воротами нового укрепленного поселения зарывали обыкновенно живыми мальчика и девочку, чтобы сделать укрепление неприступным. В Великом Боссаме и Яррибе такие жертвы были употребительны при закладке дома или деревни» (Waitz Т. Antropologie der Naturvolker, 1922); «чтобы сделать замок Любенштейн крепким и неприступным, у матери за большие деньги был куплен ее ребенок и заложен в стену. То время, как его замуравливали, ребенок ел пирог. Когда каменщики принялись за дело, он кричал матери: “Мама, мне еще видно тебя”, затем, немного спустя: “Мама, мне еще видно тебя немножко”, а когда каменщики заложили его последним камнем, он крикнул: “Мама, мне теперь не видно тебя больше”» (Тэйлор Э. Первобытная культура, 1939).

Эти и все им подобные экзерсисы никак нельзя признать разовыми или случайными ошибками; по своей повсеместной распространенности, многотысячелетней продолжительности, сакрализо- ванности и полной нормативности для целых стран и континентов они вполне достойны статуса системы. Mirabiliter, но признанные системой, данные факты отчасти подвергают сомнению главную, «козырную» способность homo, т.е. его обучаемость.

В качестве условной иллюстрации ко всем этим случаям возможна аналогия с теми наблюдениями Жан-Анри Фабра (1823-1915), на основании которой он отказал пчелам в способности обучаться, если в основе задачи находилось скрытое или экстраординарное обстоятельство. Как вы, вероятно, помните, в своем труде «Жизнь и нравы насекомых» (1910— 1911) Фабр описывает наблюдения за колонией халикодом (Chalicodoma muraria) и их поведением в том случае, когда он, в экспериментальных целях, прокалывал соты снизу и собираемый в них мед вытекал: «Я прокалываю ячейку снизу, и тогда, через дырочку, весь мед вытекает. Пчелы все-таки продолжают носить мед. <...> Дырочки не видно за вытекающим медом; причина вытекания неизвестна, а самому насекомому доискаться до нее слишком трудно». У Фабра описанию его опытов с прокалыванием сот посвящено несколько страниц, причем сюжетика проколов варьируется и обогащается. Выводы Фабра могут показаться дискутивными, но суть эксперимента сводится к тому, что наличие экстраординарного фактора делает задачу нерешаемой, и навязчивое повторение эксперимента (прокола), которое вроде бы позволяет сделать наблюдения и накопить опыт, ничего не изменяет в ситуации.