Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека

Ergo.

На основании опытов Дж. Олдса и его последователей мы с известной долей уверенности можем предположить наличие в диффузных нейронных группах и ядрах мозгового ствола потенциал поиска интенсивного раздражения. Учитывая сопоставимость конструкции ствола по принципиальным признакам у всех позвоночных (от самых примитивных до высших млекопитающих), допустимым будет и предположение, что это свойство характерно для древнейших церебральных структур на всей протяженности истории головного мозга, начиная с протерозоя.

Что могло бы служить этим раздражителем?

В первую очередь это внешняя информация, являющаяся единственным и вечным «партнером» нервной системы и превосходным глобальным раздражителем.

Ad verbum, под «внешней» я подразумеваю любую среду, находящуюся за пределами самой нервной системы, т.е. и иннервируемые ею органы и ткани.

Лучшее подтверждение тому — история рецепций, начавшаяся в протерозое. На первоначальном этапе, когда нервная система была диффузна и слаба, ей вполне хватало тех несильных раздражений, которые предлагали термо-, хемо- и механорецепции.

По мере ее укрупнения и формирования зачатков протоцере- брума — мы все отчетливее видим растущий «аппетит» усиливающихся нейронных скоплений к раздражениям.

Этот «аппетит» спровоцировал появление таксисов, кинезисов, дорсальную световую реакцию, диффузную светочувствительность и, наконец, образование фоторецепторов самого разного типа, от шестого брюшного ганглия речного рака до глаза ястреба (Яо/со).

(То, что справедливо в отношении света как превосходного и многоликого раздражителя, может быть отнесено и ко всем остальным рецепциям, имеющим примерно такую же историю.)

Логично предположить, что чем крупнее и совершеннее становилась нервная система, тем более сильное раздражение ей требовалось. Яркость, точность, многообразие внешней информации, поставляемой рецепторами, вероятно, обеспечивали его силу и непрерывность. Это раздражение провоцировало рост, а рост — требовал все более сильного раздражения.

Вероятно, в истории мозга это была самая прекрасная и фантастическая эпоха. Грей Уолтер, в свое время отметив сходство электрических разрядов, регистрируемых в нервной цепи медузы, с разрядами, возникающими у человека во время эпилептического припадка, очень поэтично резюмировал результаты своих наблюдений: «Возможно, при эпилепсии мы наблюдаем оставшийся от далеких времен отголосок этого первого нервного урагана» (Уолтер Г. Живой мозг, 1966).

В пермском периоде, как следствие этого все возраставшего «аппетита» сформировавшихся нейронных масс к раздражению, вероятно, и началась кортикация (усовершенствование рецепторов и развитие проекционных и ассоциативных зон), по мере которой картины свирепого мира палеозоя, а затем и мезозоя — становились раздражителем все более сильным и многообразным.

Возможность взаимодействия организма с реалиями среды (предметами, явлениями, свойствами, катаклизмами) оказалась еще одним мощным раздражителем. Вероятно, это сдетонирова- ло нарастание тонкомоторных зон коры головного мозга. Развитие этих зон, обогатив поведение, обеспечило большую событийность в жизни организма, что тоже стало сильным раздражителем и спровоцировало организацию еще более тонких потенциалов коры.

Это положение имеет подтверждение в работах D. Ferier (1876), Р. Flechsig(1876),К. Brodman(1909),Н. StephanetO. Andy(1964),R. Lorente de No (1947), G. Bishop (1961), J. Papez (1961), В. M. Бехтерева (1906), И. H. Филимонова (1949, 1963), Г. Полякова (1964), С. Саркисова (1964), а наиболее четко было сформулировано в труде А. И. Карамяна «Эволюция конечного мозга позвоночных» (1976):

«...Были установлены факты, свидетельствующие о том, что в восходящем ряду млекопитающих, наряду с увеличением площади новой коры отмечается тенденция к более узкой и четкой локализации моторных, сенсорных, зрительных и слуховых функций».

«В процессе фило- и онтогенической эволюции коры головного мозга отмечаются возрастающее усовершенствование ее ассоциативных и проекционных полей, дифференцировка нейронной организации...».

Так что, perfecte fortasse, что белая крыса Олдса своим «загадочным» поведением в 1954 году намекнула нам на то, что история мозга — это в первую очередь поиск и нахождение раздражителей. (Что, впрочем, вполне увязывается как с «конфликтной специализацией» нейрона, так и со зримой «этапностью» церебральной архитектуры и «проекционной» теорией У. Пенфилда — Г. Джаспера.)

Попутно следует отметить, что «пенфилдовская» теория «клеточной проекции» способна ответить на один из самых щекотливых вопросов нейрофизиологии — о причинах отсутствия в коре мозга центра (или центров) локализации или хотя бы анализатора такого сверхважного фактора, как «боль».

Мы уже вскользь упоминали об этом факте, основываясь на мнении И. СБериташвили: «Боль не имеет своего представительства в новой коре больших полушарий» (Бериташвили И. С. Структура и функции коры большого мозга, 1969).

К мнению Ивана Соломоновича можно добавить и высказывание Ч. С. Шеррингтона: «Ни одна из областей коры не может считаться областью, где локализуется ощущение боли» (Шеррингтон Ч. С. Интегративная деятельность нервной системы, 1969), а также весьма авторитетные версии В. Кэннона (иссл. 1914,1922,1928 гг.), С Хоскинза (1912), П. Анохина (1956), С.Окса (1965), С. Серебренникова (1932), А. Данилова (1934), Д. Гзгяна (1938) и отчасти Л. О. Орбели (1938).

Общий опыт исследования боли в лаборатории Л. О. Орбели был в свое время обобщен М. Панкратовым (1934), доказавшим, что не только декортикация, но и полное удаление полушарий не снимает болевой чувствительности.

Что такое боль?

Severe dictu, это генеральный физиологический индикатор, подсказывающий организму приближение к увечью или смерти или удаление от них; это важнейшая характеристика многих явлений, предметов и обстоятельств.

Боль руководит не только поведением организма in toto, но и самой рефлекторикой (т.е. поведением целых групп нейронов, секрецией, инкрецией, мобилизацией адренергических механизмов и т.д.).

В организме трудно найти более «авторитетный голос», чем «голос боли».

Ее механизм достаточно хорошо изучен: «Импульсы, возникающие при болевых раздражениях, направляются прежде всего в зрительный бугор и в гипоталамическую область, а оттуда в ретикулярную формацию, благодаря чему возникает генерализованное влияние на всю мозговую кору» (Анохин П. О физиологических механизмах болевых реакций, 1956).

Мнение П. Анохина (в общем и целом) подтвердилось в исследованиях

Г. Френча, М. Верзано, Г. Мэгуна (1953), А. Ардуини и М. Ардуини (1954),

Кагена (1955), Г. Мэссона (1956), Кила (1957) et cetera.

Сидней Оке в своих «Основах нейрофизиологии» (1969) дипломатично обобщил все имеющиеся точки зрения: «Можно предположить, что восприятие боли происходит на подкорковом уровне».