Александр Ирвин - Философия истории

Что касается свободы после капитализма, то о ней действительно трудно сказать что-либо определенное. Современный капитализм устойчив, и пока он будет оставаться таковым, права и свободы его индивидов не претерпят существенных изменений. Если же в будущем произойдут события (их пока невозможно предвидеть), способные привести развитые капиталистические страны к коллективистической трансформации, на смену характерным для них правам и свободам придет некоторый новый вариант коллективистически понимаемой свободы.

«Свобода никогда не будет идеально ясной до тех пор, – пишет А. Савинио, – пока по миру носится хотя бы слабый отголосок Божественности. Пока окончательно не угаснет последний отблеск Божественного, т. е. всего того, что возвышается над человеком и представляет для него тайну, вызывает у него внутренний порыв, вдохновляет его и указывает ему цель. Свобода не будет полностью достигнута до тех пор, пока в человеке теплится еще последнее воспоминание о причинно-следственной связи, о том, что жизнь вообще и всякая вещь в частности имеют конец. Пока не будут окончательно забыты вопросы, которые человек задает себе перед фактом рождения, смерти, искусства, „тайн“: „Почему?“, „Что это значит?“ Пока не развеется последнее предположение о том, что вещи таят в себе смысл. Пока жизнь не достигнет состояния полной незначительности и высшей легкости. Пока человеческий разум не придет к чистому лиризму. И тогда „Илиада“, „Божественная комедия“, фрески Сикстинской капеллы, назидания моралистов, доктрины философов, деяния отцов общества – все, что ни есть в этом мире важного, „серьезного“, „значительного“, почитаемого и необходимого, будет восприниматься как музейная редкость, как документ эпохи варварства и рабства» [513].

Это интересное истолкование свободы требует комментария. Слово «свобода» является не только неясным и неточным, но и многозначным. В соответствии с тремя типами мышления – теоретическим, практическим и художественным мышлением – можно выделить три группы значений этого слова. До сих пор речь шла только о теоретическом его значении. Индивидуалистическая и коллективистическая свобода – два полюса, к которым тяготеют многообразные теоретические понимания свободы [514]. Свобода в смысле Савинио – это освобождение от всякой традиции, стесняющей творчество, и прежде всего от традиции утилитарности искусства. Оно сделается свободным и тем самым станет самим собой, когда превратится в чистое, незаинтересованное созерцание, достигнув тем самым полной незначительности с точки зрения практических целей и, как можно предполагать, высшей легкости. До сих пор искусство не являлось чистым лиризмом, поскольку было перегружено практически значимым, серьезным, почитаемым и т. п. Можно выдвинуть абстрактное предположение, что в каком-то отдаленном будущем ситуация изменится.

Теоретическая свобода и художественная свобода – два разных типа свободы, в известном смысле даже оппозиционных друг другу, поскольку одна относится к теоретическому мышлению, а другая – к художественному. Но человек – единое существо, в котором теоретик и художник взаимодействуют и взаимо дополняют друг друга. И когда говорится об «освобождении от труда», о «превращении труда из средства для жизни в первую eе потребность», о «всестороннем развитии способностей и талантов человека» в обществе будущего, основное определение которого – свобода, то воздействие художественного истолкования свободы на ее теоретическое понимание кажется несомненным.

Коммунистический идеал и реальное коммунистическое общество различаются между собой как небо и земля. Чтобы сгладить столь резкий разрыв, коммунистическая теория вводит промежуточную стадию между капитализмом и полным коммунизмом – социализм. Последний призван создавать иллюзию постепенного и неуклонного приближения к идеальному коммунистическому обществу. В 30-е гг. говорили о социализме, победившем «полностью, но не окончательно»,

затем о социализме, «начинающем перерастать в коммунизм», пока, наконец, в 70-е гг. не было введено понятие «развитого социализма». Он должен был охватывать всю «обозримую историю», так что полный коммунизм снова оказался далеко за историческим горизонтом. «Для коммунистической идеологии различение высшей и низшей ступеней коммунизма очень удобно, – отмечает А.А. Зиновьев, давший лучшее, пожалуй, описание жизни коммунистического общества. – Коммунизм при этом вроде бы уже есть и вроде бы его еще нет. Есть частичка, а целиком будет когда-нибудь потом. Все дефекты реальной жизни в коммунистических странах можно отнести за счет того, что еще не достигли полного коммунизма. Погодите, мол, построим полный, тогда никаких таких дефектов не будет. А пока, мол, терпите. На деле такое различение имеет чисто умозрительный характер» [515]. Обоснованно, вслед за Зиновьевым, заключить, что господствовавший в Советском Союзе и ряде других стран тип общества и был реальным воплощением «чаяний классиков марксизма и вообще всех самых прогрессивных (в марксистском смысле) мыслителей прошлого» [516].

Учение о коммунизме – это утопия, и история показывает, что попытка воплотить в жизнь мечту о царстве свободы и изобилия неизбежно ведет к мрачному, опирающемуся на насилие и во всем себя ограничивающему обществу. «Мечта о совершенном и едином человеческом обществе, – пишет Л. Колаковский, – вероятно, так же стара, как и сама мысль об обществе… она коренится в сознании отчуждения, разобщенности, сопровождающих человечество, по-видимому, с первых шагов его существования, с тех пор, как оно рассталось с невинностью животного состояния… Нет смысла ждать, что эта мечта когда-нибудь осуществится – разве что в форме жесткого деспотизма: ведь деспотизм – это отчаянная попытка воспроизвести рай» [517].

Как пишет Э. Геллнер, «в индустриальном обществе настоящий социализм может быть только тоталитарным, а тоталитаризм – только социалистическим» [518].

Реальный коммунизм – это:

– обобществление средств производства и централизованное, государственное управление экономикой;

– четкая иерархия целей и ценностей, высшей из которых является построение совершенного общества;

– концентрация власти в руках одной партии, направляемой вождем;

– единственно верная идеология;

– монополия на средства коммуникации;

– полный контроль за всеми сферами общественной и частной жизни;

– насилие в отношении всех инакомыслящих и несогласных;

– искренняя убежденность общества в том, что оно призвано построить совершенный социальный мир и что все трудности на этом пути являются временными и преходящими.