Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Фрэнсис Паркер Йоки — американский политический мыслитель (18.09.1917-16.06.1960). Его родители, потомки переселенцев из Ирландии, привили сыну любовь к европейской культуре. Йоки рос вундеркиндом, развивал музыкальные и художественные способности. Он учился в Мичиганском университете (1934–1936), затем перешёл в Джорджтаунскую школу дипломатической службы, получил степень бакалавра в Аризонском университете и закончил с отличием Юридическую школу университета Нотр-Дам в 1941 г.

Его главная книга «Imperium: Философия истории и политики» была издана в 1948 г. под псевдонимом Улик Варандж. На немецком она была издана в Тюбингене в 1976 г. [1] Yockey Francis Parker. Chaos oder Imperium? Das Abendland zwischen Untergang und Neubeginn / Aus dem Englischen übersetzt von Ursula von Gordon. Tübingen, 1976. 661 S.

Йоки видел будущую Европу как империю-нацию, миссия которой состоит в сохранении белой расы от угрозы, наступающей с Востока.

Наибольшее влияние на Йоки оказала морфология Освальда Шпенглера, понятие политического Карла Шмитта, культур-философская концепция расы X.С. Чемберлена, геополитические идеи Карла Хаусхофера.

Йоки увлекся идеями сначала марксизма, потом национал-социализма, и придерживался правых взглядов всю свою жизнь, включая антисемитизм и антиславизм. В последние годы он изменил свое мнение о России, искал контакты с лидерами коммунистических государств. Йоки совершал поездки в течение 1950-х в Восточную Германию и, предполагают, даже в СССР, пытаясь установить связи с коммунистами. Также известно, что Йоки встречался с Фиделем Кастро в надежде на кубинскую поддержку антиамериканского союза. Из-за этого Федеральное бюро расследований взяло его под контроль. В 1960 г. он был арестован, а вскоре найден мертвым с пустой капсулой цианида в камере тюрьмы в Сан-Франциско, оставив записку, где утверждал, что совершил самоубийство.

В противоположность успокаивающим мифам о государстве всеобщего благоденствия Йоки выступал с беспощадной критикой Америки, страны, переполненной чужаками и подчиненной международной еврейской клике. Поэтому даже нацистская партия Дж. Рокуэлла, который стоял на платформе антибольшевистского национал-социализма, дистанцировалась от Йоки из-за его антиамериканской позиции, из-за его готовности работать с антисионистскими коммунистическими правительствами и движениями.

Первый и главный вопрос — зачем представлять российскому читателю такую книгу. Раньше такие работы шли по ведомству антипропаганды: посмотрите, что думают о нас наши враги, разве они не расисты? (На той стороне тоже публиковали наиболее одиозные работы наших авторов с той же самой целью, но изображали их как врагов свободы и демократии.) Тот, кто возмущается «ужасным прошлым», может сравнить прежнюю пропаганду с нынешними информационными войнами, та, хотя грубее и примитивнее, зато артикулирована, а потому явлена и подлежит критической рефлексии. В сравнении с новыми видеотехнологиями «способность суждения» оказывается малоэффективной. Отвечая на поставленный выше вопрос, можно сказать, что тексты, прямо и честно высказывающие претензии, содержащие аргументы в защиту своей позиции, не нужно запрещать. Наоборот, если поставленные проблемы волнуют общество, оно должно включиться в их обсуждение.

Йоки — популярный среди интернет-читателей автор. Поэтому встает вопрос, раздувают его тексты недовольство людей, или наоборот, успокаивают тем, что он набрался смелости и разоблачил сложившуюся действительность как неподлинную. Академическая машина с ее аппаратом критики и комментирования нейтрализует политические тексты. Это дает повод левым критикам обвинить университетскую философию в аффирмативности. В этой связи как авторам, так и критикам можно напомнить о необходимости осторожного обращения с техниками письма, полученными в процессе образования.

Никто не будет спорить, что недовольство людей как-то отражает действительность. Раз они недовольны, им чего-то не хватает. Но нельзя забывать о самих желаниях, которые субъективны. У всех они разные. Даже если не вникать в качественные различия и ограничиться количественными параметрами, то у молодых потребностей больше, а возможностей меньше. Поэтому они более радикальны. К тому же они не переживали разочарований от политических перемен. Во всем нужна мера.

Для теоретиков работы Йоки не слишком интересны. Его аргументы против либерализма и догматического марксизма и других когда-то модных течений сегодня уже не новы. Вместе с тем они соответствуют настроениям современных народов Европы, испытывающих страх перед волнами мигрантов. Для практических политиков работы Йоки интересны тем, что он критикует социальный порядок, а не только выражающие его теории.

Характерный для политических революционеров тезис — хватит объяснять, давайте изменять мир — не учитывает социальной и политической функции теории. Она является формой не только рефлексии, но и производства общества. Собственно, любой автор, и Йоки не исключение, пишет с надеждой на то, что это поможет жить лучше.

Политический текст — это не научный трактат, а, скорее, своеобразный перформанс. Он воздействует как речевой акт, а не как пропозиция, предполагающая рефлексию о критериях значения. В таком же стиле написан и «Закат Европы», послуживший и стимулом, и образцом для «Imperium». Ученая критика находит в таких текстах зерно истины вроде «цивилизационного подхода» и таким образом нейтрализует их воздействие. Сегодня труды Ницше, Шпенглера, Хайдеггера и других становятся материалом для постановки университетских курсов. Однако книги названных мыслителей продолжают жить вне университетов, и в этом легко убедиться, заглянув на соответствующие сайты. Судя по гневным репликам в адрес ученых критиков, якобы умерщвляющих все живое, заинтересованная публика непосредственно воспринимает написанное как пророчество или откровение. Но для ученого в трудах Ницше, Шпенглера, Хайдеггера и других содержится много непроверенного, экспериментального, провоцирующего. Это скорее литература, а не наука. Означает ли сказанное, что перед нами политические, а не философские тексты? Такая оценка является поспешной и неточной прежде всего потому, что их авторы, хотя и увлекались политикой и даже пытались давать советы вождям, в конце концов дистанцировались от тех практик, для легитимации которых использовались их теории.

Конечно, философия и политика, критика и революция взаимосвязаны. Обнаруживая границы обыденного опыта, раскрывая обусловленность ценностей и относительность научных истин, философия сама нуждается в ограничении.