Шарон Зукин - Культуры городов [litres]

Численность и эффективность частных армий, принадлежащих охранным агентствам, росли быстрее, чем государственные органы охраны порядка. В конце 1960-х – начале 1970-х (указываются разные даты) численность работников всевозможных частных охранных организаций начала превышать численность сотрудников государственных правоохранительных органов. С середины 1970-х, когда муниципальные бюджеты стали сокращаться, занятость в государственных организациях выросла значительно меньше, чем в частных. На сегодняшний день в Калифорнии на одного сотрудника государственных охранных организаций приходится 3,9 сотрудника частных охранных фирм. В менее урбанизированной Индиане соотношение более ровное: 1,7 охранников на 1 полицейского. Исследователи полагают, что к 2000 году 73 % «сотрудников охраны» будут работать в частном секторе, тогда как в полиции и других правоохранительных органах будет занято всего 27 %.

Притом что существенная часть охранников работает на частные корпорации, частно-государственное партнерство в этой области неуклонно растет. В Нью-Йорке частные и государственные органы обмениваются информацией и делят между собой функции экстренного реагирования ( New York Times , July 13, 1993, B2). Вооруженные охранники частной службы 112 несут службу вместе с 20 представителями полиции в трех самых богатых БИРРах Манхэттена, включая Брайант-парк. В Фениксе, штат Аризона, сотрудники частных охранных фирм участвуют в обеспечении безопасности массовых мероприятий ( Cunningham, Strauchs, and VanMeter 1990, 275). В Лос-Анджелесе, Чикаго, Нью-Йорке и Нью-Хэвене они патрулируют улицы вокруг частных университетов; в загородных учебных заведениях они объезжают по периметру кампусы. Расположенный в городе государственный университет, в котором я преподаю, нанимает охранников из частной организации. В Лексингтоне, Кентукки, который часто упоминается как типичный американский город, частные охранники несут службу в государственных жилых массивах.

С точки зрения политэкономии, уменьшение сотрудников государственных органов на фоне роста занятости частных охранных фирм рассматривается как часть общей тенденции приватизации. Урезание государственного бюджета ограничивает рост государственных расходов даже на полицию. Однако и деятельность частных фирм имеет свою цену. Издержки на безопасность, которые несет частный сектор, перекладываются на общественный сектор, поскольку потенциальные преступления вытесняются из охраняемых территорий в другие районы города, предоставленные самим себе и присмотру полиции. И преступный мир, и правоохранительная система, и частные охранные предприятия задействуют высокий процент безработных – «резервную армию» в более буквальном смысле, нежели подразумевал Маркс в своей знаменитой фразе о «резервной армии безработных». С сокращением рабочих мест на заводах жители больших городов, в особенности представители меньшинств, ищут трудоустройства в охранных предприятиях, тогда как их преимущественно белые коллеги из небольших городков и поселков идут в основном работать в тюрьмы.

Географы Джон Джэкл и Дэвид Уилсон ( Jakle and Wilson 1992), а также историк экологии Джон Уилкинсон ( Wilkinson 1973) отмечают тенденцию американцев покидать земли, рабочие места и города, когда те становятся экономически неэффективны, отчего страна замусоривается «бесхозными ландшафтами» ( Jakle and Wilson 1992). Если руководствоваться подобной логикой, отношение американцев к большим городам сильно пропитано страхом старых и немощных перед теми, кто унаследует эти города. По мере того как в городских общественных пространствах стало появляться все больше чужих – тех, кто выглядит и говорит настолько непривычно, что считается «другим», – американцы, использовавшие прежде эти пространства, покидают их, оставляя обобщенному этносу «другие», принося жертву политике страха. Специалист-антрополог заканчивает свое исследование «городских опасностей» в Филадельфии ( Merry 1981) выводом о том, что горожане склонны считать «других» преступниками. В конечном счете преступность становится эмблемой, идиомой для обозначения «других».

В прошлом те, кто жил настолько близко друг к другу, что приходилось вырабатывать некие правила общего пользования публичным пространством, были, как правило, людьми небогатыми. Сильнее имущественного ценза была только расовая сегрегация, имевшая законную силу на Юге и силу традиции во многих северных штатах до 1960-х годов, когда ощущение опасности у белых увеличилось, что неудивительно. Помимо сегрегации, сложившийся общественный порядок бедных районов подразумевает разделение территории по этническому признаку. Это включает в себя систему «упорядоченного разделения», которую описал чикагский социолог-урбанист Джеральд Саттлс ( Suttles 1968) поколение назад – в тот самый момент, когда она начала разваливаться под давлением растущего расового и этнического смешения, идеологии роста общинного самосознания и узаконивания этничности как формального основания для политического представительства. Сегодня у горожан в распоряжении бесчисленное количество разнообразных неформальных средств для выживания в общественном пространстве. «Уличная» бдительность прохожих, описанная социологом Элайджей Андерсоном ( Anderson 1990), – один из способов поддержания порядка невооруженными горожанами. Я полагаю, что этничность как культурная стратегия поддержания и усугубления различий – это тоже своего рода способ, который питается политикой страха, требуя держаться подальше от тех или иных эстетических маркеров. Маркеры могут меняться со временем: мешковатые штаны или брюки-дудочки, прически «афро» или «под ноль». Как и сам страх, этничность становится эстетической категорией.

Этничность и частные охранные предприятия сформировали городскую общественную культуру, которая симулирует общедоступность. Правила хорошего тона старой цивилизации по отношению к незнакомцам – вежливость, отсутствие агрессивности, такт и доверие – утратили значение перед лицом страха за физическую безопасность и драматизации этнического разнообразия. В каждом таблоиде в хронике происшествий содержится сообщение: публичные пространства слишком опасны для общественной культуры. Ученики начальных школ носят самодельное оружие, подростки совершают по отношению друг к другу преступления сексуального характера. Даже этнически гомогенным сообществам не хватает сплоченности. В большинстве штатов и жертвы преступлений, и осужденные преступники в подавляющем числе случаев принадлежат к африканским или латиноамериканским этносам из внутригородских гетто ( Ellis 1994). Районы всех крупных городов постоянно претерпевают выборочные изменения – одни покидаются доминировавшим когда-то населением, другие меняют облик через реконструкцию. Люди, которые раньше воспринимались частью «далеких» миров, оказались «здесь и сейчас» (см.: Shields 1992a). Пространства, унаследованные от города прошлого, – магазины, школы, отделения службы соцобеспечения, метро и городской транспорт, – становятся местом контактов, которые одновременно являются близкими и навязчиво неотвратимыми.