Шарон Зукин - Культуры городов [litres]

В открывшемся в 1992 году парке Евродиснейленд пространство спроектировано как будто не для человеческого глаза, но для объектива камеры – будь то кинокамера или туристическая «мыльница». Такая стратегия рассчитана на юных посетителей, которых в Евродиснейленд влекут, как правило, мультфильмы или изображения более ранних тематических парков. На открытии Евродиснейленда французская девочка 14 лет сказала корреспонденту: «Это замечательно. Я обожаю диснеевские мультики» ( New York Times , April 13, 1992, 1). Каждое воскресное утро диснеевские мультфильмы по каналу TF1 смотрит 6 миллионов французских детей, а каждый номер детского журнала-долгожителя Journal de Mickey имеет 10 миллионов читателей ( Zuber 1992, 15).

Что касается архитектурных фантазий, Евродиснейленд похож на кино и в этом аспекте. Переиначивая идею Всемирной выставки, он предлагает экзотическую Американу для иностранных туристов с образами городов Старого Запада и Калифорнии на стыке 1950—1960-х – последней и лучшей из американских эпох современности. Таким образом, парк предлагает то, что европейцы больше всего хотят увидеть в США: Нью-Йорк, Запад, Диснейленд. И вот в Евродиснее «[построили] линию городского горизонта, по узнаваемости доминант способную поспорить с Лондоном, Парижем, Нью-Йорком, да с любым городом», – заявляет представитель «Диснея». Гостиницы здесь похожи на декорации вестернов: отель «Шайенн», «Секвойя Лодж», «Санта-Фе», «Лагерь Дэви Крокетта». Репортер описывает отель «Санта-Фе» как

производящий наибольшее впечатление… нечто среднее между индейской деревней Юго-Запада и мотелем 1950-х. Лобби напоминает киву – церемониальную залу, традиционную для индейцев пуэбло. В кафетерии использованы мотивы походной кухни – салаты выдают из кузова винтажного грузовичка, а воду наливают из старых бидонов. В коридорах расставлены деревянные куклы-качина, индейская глиняная посуда и произведенные в Мексике, весьма убедительные копии ковров народа навахо (Watson 1992).

Как и все предшествовавшие созданию Евродиснея Всемирные выставки, он является изложением краткого визита в экзотические места. И эту Всемирную выставку для вас устраивает ведущая мировая корпорация, чьи ссылки на собственные культурные продукты настолько тесно переплетены со ссылками на реальные места, что Диснеймир практически неотличим от реального мира.

Производство пространства в Диснейленде и Диснеймире создает вымышленный нарратив о социальной общности. Асимметричность властных структур, столь очевидная в реальных ландшафтах, спрятана здесь за фасадом, воспроизводящим одномерный взгляд на природу и историю. Это не альтернативная, а корпоративная всемирная история, которая создается в Калифорнии и воспроизводится на сданных «под ключ» предприятиях во Флориде, Японии и Франции. Мы участвуем в этом нарративе в качестве потребителей. Потребляемые нами продукты импортируются из других мест, но поскольку продаются они в единой визуальной упаковке, то создается впечатление, будто они увековечивают или воссоздают место, обладающее собственным характером. Главная улица и Город будущего – это общедоступные фальсификации прошлого и будущего, а вот непосредственный опыт пребывания в Диснеймире с очередями на различные аттракционы помещает нас в бесконечное настоящее, где нас заботит только, как бы куда-то попасть, а потом оттуда выйти.

Основной вопрос состоит в том, что привело нас к использованию этих общественных пространств для удовлетворения личных нужд. Тяга к общению и развлечениям создала массовый рынок высококачественных потребительских товаров в статусных местах потребления. Необходимость быть «связанными», причастными к сообществу создает рынок разнообразных конференц-центров и прочих мест для встреч и общения. Стремление частных корпораций создавать атмосферу общего благожелательного настроения – которому весьма способствуют правила зонирования – приводит к созданию площадей, атриумов и лобби для «общественного пользования», устраивая арт-выставки или организуя точку общепита и торговли. Люди получают опыт пребывания в таких пространствах, наблюдая, как эти же пространства ощущают другие. Феномен Диснеймира стал столь важным потому, что является визуализацией общества, которое объединяется исключительно на эфемерной рыночной почве.

Диснеевские продукты стали логотипами общественной культуры. Естественно, со временем произошли некоторые изменения. Микки-Маус появился как герой комиксов в 1928 году. Великая депрессия стала формирующим опытом его детства. В опубликованной в 1934 году рождественской сказке ( Mickey Mouse Movie Stories , reprint 1988) Микки-Маус с собакой Плуто в канун праздника бредут по заснеженным улицам. Голодные и замерзшие, идут они мимо богатого дома, где избалованный ребенок дразнит дворецкого – наряженного в сюртук пса. Дворецкий просит Микки продать ему собаку, но Микки отказывается. Они идут дальше и видят бедную лачугу, где спит семейство котят. Микки бежит к первому дому, продает своего Плуто дворецкому, покупает подарки котятам и оставляет у них дома. Согреваемый своим хорошим поступком Микки сидит в снегу, где его и находит Плуто: он убежал от богатого ребенка и прихватил с собой индейку с семейного стола. Как этот тощий, вечно голодный диснеевский символ связан с лоснящейся самодовольной мышью, ставшей талисманом крупнейшей транснациональной корпорации?

На протяжении 1980-х годов уши Микки-Мауса неоднократно беззастенчиво заимствовали из популярной культуры статусные представители высокого искусства. Началось все с архитектуры. Архитектор Арата Исозаки спроектировал часть здания «Команды Диснея» в Лэйк-Буэна-Виста, штат Флорида, в виде пары гигантских мышиных ушей – поп-арт вернулся к своим корпоративным истокам. Этот проект был представлен как чистая геометрическая абстракция, в отличие от антропоморфных дельфинов, лебедей и мышей, использованных архитектором Майклом Грэйвсом при строительстве других зданий Компании Диснея ( Asada 1991, 91). В отрыве от массовой культуры диснеевских мультиков мышиные уши стали символом публичной культуры общего пользования. Их можно увидеть даже в политической карикатуре на заглавной странице «Нью-Йорк таймс» ( New York Times, June 5, 1992), где они красуются и на республиканском слоне, и на ослике демократов.

По мере вхождения диснеевских символов в контекст высокой культуры художники утрачивают ироническое отстранение, с которым когда-то относились к предмету. Труппа современного танца «Нью-Йоркский балет Фельда» поставила два спектакля на музыку Моцарта, в которых солисты выступают в мышиных ушках и напевают «МИК-КИ-МА-УС» на мотив 31-й симфонии ( New York Times , February 29, 1992). Если использование диснеевских символов в высокой культуре уже никого не шокирует, в контексте политики они по-прежнему могут восприниматься весьма остро. Выставленная в Лондоне в 1992 году работа британского художника Джона Кина (John Keane) «Микки-Маус на фронте» наделала много шуму; в картине отобразился критический взгляд на политику США, направленную на эскалацию конфликта в Персидском заливе ( Porter 1992). В ассамбляже Билла Шиффера (Bill Shiffer) «Новый мировой порядок» Микки-Маус помещен поверх серпа и молота, американского флага, креста и звезды Давида. Профессиональные культурологи иногда замечают диснеевские формы даже там, где никто о них и не помышлял. Когда не так давно в Нью-Йорке выступала рок-группа Sugar Cubes из далекой Исландии, в «Нью-Йорк Таймс» (April 20, 1992) прическу вокалистки с крендельками по обе стороны макушки нашли похожей на ушки МИККИ-МАУСа, – а ведь это могли быть традиционные косы девушек-викингов.