Шарон Зукин - Культуры городов [litres]

Более полная картина символической экономики всех крупных городов включает в себя культурную индустрию, бизнес-услуги и строительство. В сравнении с промышленной экономикой модернизма в вышеперечисленных видах деятельности по символическому обмену куда более важную формообразующую роль играют такие «непроизводительные» аспекты, как дизайн и организация потребления. Схожим образом, в сравнении с индустриальным городом эпохи модернизма места потребления – от развлекательных комплексов до ресторанов и магазинов – играют более важную роль в жизни обитателей городов символической экономики. В этих пространствах из разноязыкой речи города складывается нарратив ( Glennie and Thrift 1992), из которого выделяется множество разных историй и идентичностей как отдельных личностей, так и целых сообществ ( Morris 1988).

Города различаются по степени и модусу вовлечения элит и простых людей в процессы репрезентации. (Центральный Бруклин и 125-я улица являют собой противоположные примеры.) Вместе с тем во всех крупных городах, начиная с Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, производители символической продукции стали важными игроками и на местном уровне, влияние которых может проявляться в сферах строительства, туризма и занятости. (Влияния эти видны как в отчетах Портового управления Нью-Йорка за 1983 и 1993 год, где искусство рассматривается как индустрия, так и в реконструкции Таймс-сквер.) К добру или к худу, но культурные стратегии стали важнейшими факторами выживания городов. Однако определение этих стратегий и восприятие их нами – исследователями, обозревателями и членами общества – нуждается в подробном и открытом обсуждении.

Существует множество культурных стратегий экономического развития. Одни основываются на музеях и других культурных учреждениях или же на сохранении архитектурных достопримечательностей городского или регионального центра. Другие привлекают внимание к работе художников, актеров, танцовщиков и даже шеф-поваров, которые подтверждают значение территории как центра культурного производства. Есть стратегии, основывающиеся на эстетическом или историческом значении следов, оставленных историей на ландшафте, будь то поля былых сражений, природные достопримечательности или коллективные репрезентации социальных групп, включая культовые постройки, места архаичных производств и просто жилые дома в городе и сельской местности. Если одни культурные стратегии, как большинство проектов адаптивного использования старых зданий, создают панорамы для созерцания, другие, подобно Диснеймиру и всяческим «историческим» деревням, предлагают живые диорамы, в которых современные люди, одетые в костюмы надлежащей эпохи, разыгрывают воображаемые семейные, рабочие и игровые ситуации. Общей составляющей этих стратегий является то, что они сглаживают конфликты и многомерность культуры ради понятного и цельного визуального образа. Таким образом, культура как образ жизни встраивается в «культурные продукты» – то есть природные, исторические или архитектурные материалы, годные к демонстрации, интерпретации и воспроизведению, а также к продаже с использованием общепринятых способов визуального потребления (см.: McCannell 1976, 1992; Mitchell 1988). В этом процессе альянсы складываются (хотя и со случающимися затяжными взаимными обвинениями) на менее спорной почве культуры, а не на минном поле экономики.

Я здесь преуменьшаю связанные с культурой конфликты. Мы не можем закрыть глаза на борьбу вокруг конкретных объектов недвижимости, на проблемы тех, кто в результате культурного поглощения может оказаться на улице, на споры вокруг того, чьи репрезентации чьей культуры будут возведены в ранг священных и какие учреждения будут их охранять. В Соединенных Штатах, где регионы сами отвечают за свое экономическое развитие, и в Великобритании, где регионы все дальше уходят от традиционных форм государственного социального обеспечения и помощи безработным, культурные стратегии возникли в середине 1980-х годов как признанные более или менее всеми участниками процесса средства управления экономическим спадом и создания перспектив экономического роста. Жизнеспособность таких стратегий в долгосрочной перспективе – это другой вопрос. Но после пережитого шока деиндустриализации и экономического спада все больше региональных бизнесменов и политиков прибегают к культурным стратегиям для переустройства своих городов. В этом смысле весьма характерный пример представляют собой заголовки главного материала Wall Street Journal за 1 февраля 1985 года: «Старый город Новой Англии выходит из кризиса самостоятельно; Способен ли на это Средний Запад / Консенсус жителей Лоуэлла, штат Массачусетс, помог привлечь работодателей, но в Акроне, штат Огайо, до этого еще далеко / Новый парк на месте старой фабрики».

В этой статье начавшееся возрождение Лоуэлла, города, чье текстильное производство пришло в упадок еще в 1920-е годы, противопоставляется кризису в Акроне, который продолжался с тех пор, как в 1970-х каучуковое производство стало терпеть убытки. В качестве ключа к успеху Лоуэлла здесь преподносится создание Национального исторического парка, которое в 1984 году профинансировало Национальное управление парков. Помимо того, что управление очистило загрязненные промышленные территории бесхозных текстильных фабрик, «потрясающий консенсус», к которому пришли местные банкиры и политики, позволил найти финансирование для реструктуризации местной экономики и создания небольших «технически инновационных» предприятий. В парк приезжают туристы, которым интересно посмотреть на индустриальное прошлое XIX века, это создает новые рабочие места и более беспристрастный взгляд на промышленность.

Промышленная история Акрона закончилась не так давно. Здесь по-прежнему нет консенсуса по вопросу строительства парка отдыха, претендующего на участок, который можно было бы использовать под пригородное строительство для жителей близлежащего Кливленда. Кроме того, некоторые местные жители выступают против парка, поскольку охота в нем будет запрещена, а это их излюбленный вид активного отдыха. Но самое главное, что местные промышленники никуда не делись и вовсе не желают способствовать стратегиям экономического развития, в которых для них нет места.

И вот как по-разному сложились судьбы Лоуэлла и Акрона: «массачусетское чудо» высокотехнологичных производств и сферы услуг сошло в Лоуэлле на нет, а Средний Запад, благодаря вмешательству японцев, получил рабочие места в автомобильной промышленности. Когда Wang, производитель компьютеров, с которого началось экономическое возрождение Лоуэлла в 1980-х, закрылся, ни одна культурная стратегия не смогла трудоустроить всех оставшихся без работы горожан. Однако главное – это представление о культурных стратегиях как о чем-то значительном, которое чувствуется даже в этом материале Wall Street Journal [60] Такие пары для сравнения есть, наверное, в каждой стране. В Великобритании мне приходит на память конкуренция культурных ресурсов Глазго и Эдинбурга, а также консенсус (или его отсутствие) между политическими партиями и профсоюзами в таких городах, как Ланкастер ( Urry 1990a), Челтенхэм ( Cowen 1990) и Шеффилд. .