Наталья Михайлова - Барков

А в кабаке и «гортани заревели», «и слышен стал бубенцов звук», и «стаканы загремели», и пляски начались, а главное — «вино и пиво разлилося» Но вдруг разъяренные солдаты с острыми мечами и, разумеется, с криками в кабак вломились.

Барков завершает свое сочинение открытым финалом: бузник начинает новое сражение. А рассказчик, готовый, впрочем, принять в нем участие, умолкает:

Вызывает восхищение мастерство Баркова. В оде, пародирующей высокий одический жанр, он использует всевозможные выразительные средства. Здесь и ораторский прием единоначатия (представляя Алешку, Барков четыре стиха подряд начинает словом «между»), и прием исчисления (представляя бузника, он исчисляет его лики, его роли: бузник — и забияка, и борец, и рвач, и пивака) А как впечатляют сравнения: кулачные бойцы сравниваются с ревущими львами; Алешка упал, как сноп; кулак бузника, как громом, поражает уши противников. Но еще больший восторг вызывает свобода изложения. Автор оды становится одним из персонажей произведения. Он и свидетель кулачного боя, и рассказчик о кулачном бое. В оде есть лирическое отступление, воспевающее вино и его благодетельное воздействие на всех — бойцов, и смелых, и трусливых, воров, любовников и любовниц и даже на глупцов:

Барков обращается к читателям (нет, скорее к слушателям своей оды; все-таки как-никак, а ода — ораторский жанр):

Но почему только ода? На наш взгляд, в сочинении Баркова есть черты лиро-эпической поэмы: и герои, и сюжет со сражением, и зачин, который пародирует вступление к лиро-эпической поэме. Барков начинает свое сочинение, как и положено по канону эпического зачина, «предложением» и «призыванием», то есть обозначает тему, героя и призывает, но не музу, как это было принято, а «фабришных славных певцов»:

Барков «поет» кулачного борца:

Итак, атрибут поэзии — лира — отвергнут Барковым; вместо лиры он «принимает» гудок. А что такое гудок? На этот вопрос можно найти ответ в толковом словаре В. И. Даля: «Гудок — род скрипки без выемок по бокам, с плоским дном и покрышкою, о трех струнах, выходящий из обычая у народа, как и балалайка» [155] Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. С. 405. . Ну а вместо Парнаса — горы, где обитают Музы и покровитель поэзии и поэтов Аполлон, — кабак. Ничего не скажешь: звучит вызывающе.

Барков — знаток античной литературы и античной мифологии. В своей оде он эпатирующе объявляет себя соперником Гомера и Вергилия, пренебрежительно называя их Гомеркой и Вергилишкой, вручая им вместо лиры простонародные русские музыкальные инструменты — балалайку и дуду, творения их называет бредом, своего героя бузника противопоставляет герою Троянской войны Гектору, сразившему перед вратами Трои Патрокла:

Барков запросто обращается к Силену, в греческой мифологии демону плодородия, называет его наперсником сына Семелы, то есть наперсником Диониса, бога виноградарства и виноделия:

Ганимед — сын троянского царя Троса и нимфы Каллирои. Необыкновенно красивый мальчик, он был похищен Зевсом, который для этого превратился в орла, и унесен на Олимп. Там, на Олимпе, Ганимед стал виночерпием, разливал богам нектар. В самом деле, почему бы Силену, Дионису и Ганимеду не обслужить русского поэта Баркова, не поднести ему вина, пива или, на худой конец, меду?

В оде Баркова появляются и Юпитер (он же Зевс), в римской мифологии бог войны и победы, и силач Геркулес, сын Зевса, задушивший Немейского льва, убивший гидру, победивший изрыгающего пламя быка и, наконец, ранивший Кентавра, и появляются эти герои античной мифологии в контексте кулачного боя между фабричными и холопьями. Казалось бы, это должно возвеличить и возвеличивает бузника, который с ними сравнивается, но это сравнение в то же время низводит античных героев до уровня русского мордобоя. Царство мертвых Плутона (в этом царстве раздается голос бузника) названо «дырой». Завершение дня и наступление ночи, положившей конец кулачному бою, обозначены коротко и ясно: это случилось тогда, когда «Диана заголилась», то есть в небе появилась луна (Диана — в римской мифологии богиня луны).

Н. М. Карамзин включил Баркова в изданный в 1802 году «Пантеон русских авторов», что само по себе комплиментарно:

«Барков <���…> перевел Горациевы Сатиры и Федровы басни, но более прославился собственными замысловатыми и шуточными стихотворениями, которые хотя и никогда не были напечатаны, но редкому неизвестны. Он есть Русской Скаррон и любит одне карикатуры. <���…> У всякого свой талант: Барков родился, конечно, с дарованием, но должно заметить, что сей род остроумия не ведет к той славе, которая бывает целию и наградою истинного поэта» [156] Карамзин Н. М. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 109. .

Не будем обсуждать, какая же все-таки слава бывает целью и наградой настоящего поэта.

Не нуждается в обсуждении и нравственная позиция Карамзина, который знал, что дóлжно. Обратим внимание на то, что он признал и дарование Баркова, и широкую известность его непечатных творений. А главное, Карамзин, назвав их замысловатыми и шуточными, проницательно сравнил Баркова с французским поэтом XVII века Полем Скарроном.