Дэниэл Деннет - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Невозможно не заметить, что приводимые мною в этой главе примеры связаны, с одной стороны, с царством живых организмов или природы, а с другой – с артефактами человеческой культуры: книгами, решенными проблемами и триумфами инженерной мысли. Разумеется, это произошло не случайно, а в соответствии с замыслом. Такое решение было призвано расчистить пространство и подготовить боеприпасы для Основного Залпа: существует лишь одно Пространство Замысла, внутри которого все взаимосвязано . И вряд ли нужно добавлять, что, намеренно или случайно, научил нас этому именно Дарвин.

А теперь я хочу обратиться к уже сказанному, указывая на доводы в пользу сделанного заявления и дополнительные основания считать его верным, а также делая некоторые дальнейшие выводы. Я думаю, что сходство и целостность невероятно важны, но в следующих главах укажу также на некоторые значимые различия между рукотворными объектами в Пространстве Замысла и теми, что были созданы без помощи такой локально сконцентрированной дальновидной разумности, которую привносим в ситуацию мы, люди-творцы.

Мы с самого начала отметили, что Библиотека Менделя (в форме печатных книг, содержащих лишь буквы A , C , G , T ) является частью Вавилонской библиотеки, но следует также отметить, что по меньшей мере очень большой раздел Вавилонской библиотеки (Какой именно? См. главу 15.), в свою очередь, содержится в Библиотеке Менделя, поскольку мы (наши геномы и геномы всех форм жизни, от которых зависит наше существование) содержимся в Библиотеке Менделя. Вавилонская библиотека описывает одну сторону нашего «расширенного фенотипа» 172. Я имею в виду, что мы создаем (наряду с другими вещами) книги так же, как пауки ткут паутину, а бобры строят плотины. Невозможно оценить жизнеспособность генома паука, не приняв в расчет паутину, которая является частью обычного оснащения паука, и невозможно (теперь уже невозможно) оценить жизнеспособность наших геномов, не признав тот факт, что мы – вид, творящий культуру, значительная часть которой существует в форме книг. Мы не просто результат инженерно-конструкторской деятельности – мы сами инженеры-конструкторы, и все наши инженерно-конструкторские таланты и то, что создано в результате нашей инженерно-конструкторской деятельности, должно было без всякого чудесного вмешательства возникнуть в результате слепых, механических действий тех или иных дарвиновских механизмов. Сколько подъемных кранов, поднимающих подъемные краны, потребуется, чтобы пройти от ранних набросков видов прокариот к математическим выкладкам оксфордских профессоров? Вот вопрос, поставленный дарвиновским мышлением. Источник сопротивления – те, кто полагает, что где-то на дороге от прокариот к изысканнейшим сокровищам наших библиотек должны быть спрятаны некие лакуны, некие небесные крючья, случаи Особого Творения или чудеса какого-нибудь иного толка.

Может быть, и так – в оставшихся главах мы будем изучать этот вопрос с разных точек зрения. Но мы уже видели множество разнообразных значимых совпадений, случаи, когда одни и те же принципы, одни и те же стратегии анализа или рассуждения применимы к обеим областям исследования. И это – только начало.

Вспомним, например, что Дарвин первым прибегнул к особой форме исторического умозаключения. Как подчеркнул Стивен Джей Гулд 173, именно несовершенства, забавные маленькие недостатки того, что могло бы показаться совершенным замыслом, являются самым сильным доводом в пользу исторического процесса наследования с изменением; именно они свидетельствуют о копировании, а не самостоятельном переизобретении рассматриваемого замысла. Теперь нам стало яснее, почему это – такой сильный довод. Шансы на то, что два независимых процесса приведут к одной и той же точке в Пространстве Замысла, Чрезвычайно малы, если только рассматриваемый элемент Замысла не является очевидным образом правильным, вынужденным ходом в Пространстве Замысла. Совершенство будет достигаться вновь и вновь – в особенности если оно очевидно. Именно уникальные версии практически абсолютного совершенства – неопровержимое доказательство копирования. В эволюционной теории такие черты называются гомологиями : это черты, сходные не из соображений функциональности, но из‐за копирования. Биолог Марк Ридли замечает: «Многие аргументы в пользу эволюции, которые зачастую кажутся независимыми друг от друга, относятся к общему виду аргументов от гомологии». И он формулирует самую суть таких аргументов:

Слуховые косточки млекопитающих – пример гомологии. Они гомологичны с некоторыми из челюстных костей рептилий. Слуховые косточки млекопитающих не обязаны были формироваться из тех же костей, что формируют челюсти у рептилий; но факт состоит в том, что сформировались они как раз из них… то, что у разных видов наблюдаются одни и те же гомологии – довод в пользу эволюции, ибо если бы эти виды создавались по отдельности, не было бы причин (курсив автора. — Д. Д. ) для гомологического сходства 174.

Именно так обстоит дело в биосфере, и то же самое происходит в сфере культуры – в случае плагиата, промышленного шпионажа и достойной всяческого уважения редактуры текстов .

А вот – любопытное историческое совпадение: пока Дарвин с боями прорывался к пониманию такого характерно дарвиновского способа построения умозаключения, некоторые из его товарищей-викторианцев в Англии и в особенности в Германии уже довели до совершенства ту же дерзкую, изобретательную стратегию исторического рассуждения в области палеографии или филологии . В этой книге я уже несколько раз ссылался на труды Платона, но уже то, что эти труды хоть в каком-то виде сохранились до наших дней, – «чудо». За прошедшие тысячелетия все тексты его диалогов были, по сути, утрачены. На заре эпохи Возрождения они появились в виде множества разрозненных, сомнительных, фрагментарных копий неведомо кем сделанных копий, и за этим последовало пять веков скрупулезного изучения, целью которого было «очистить текст» и установить надежную информационную связь с оригинальными источниками, то есть, разумеется, с записями, сделанными рукой самого Платона или рукой писца, которому Платон диктовал. Можно предположить, что оригиналы уже давно обратились в прах. (Сегодня известно несколько фрагментов папируса с текстами Платона, которые можно приблизительно датировать временем жизни Платона, но в исследовательской работе, о которой идет речь, они не сыграли важной роли, ибо были обнаружены лишь недавно.)