Дэниэл Деннет - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

ГЛАВА 6: Существует единое Пространство Замысла, и недавно Древо Жизни выкинуло ветвь, которая сама начала прокладывать в этом пространстве исследовательские маршруты в форме артефактов человеческой культуры. Вынужденные ходы и иные сильные идеи в Пространстве Замысла подобны маякам: они обнаруживаются вновь и вновь в результате в конечном счете алгоритмических процессов поиска – естественного отбора и исследовательской деятельности человека. Как полагал Дарвин, где угодно в Пространстве Замысла мы можем ретроспективно обнаружить исторический факт происхождения одного вида от другого, когда находим у видов общие особенности, появление которых было бы Чрезвычайно маловероятно, если бы между ними не существовало родственной связи. Таким образом, историческое рассуждение об эволюции зависит от того, принимаем ли мы посылку Пейли: мир полон хороших Замыслов, для воплощения которых необходимо потрудиться.

На этом оканчивается введение к рассказу об Опасной идее Дарвина. Теперь, во второй части, нам нужно разбить базовый лагерь, поговорив о биологии, прежде чем в третьей части узнать, как дарвиновская мысль изменила наше понимание мира людей.

ГЛАВА 7: Как появилось Древо Жизни? Скептики полагали, что для начала эволюции потребовался небесный крюк – толчок, заданный Актом Творения. Однако в рамках дарвиновской мысли на этот вопрос существует ответ: он показывает, как универсальная кислота идей Дарвина разъедает Лестницу творения вплоть до самых нижних ее ступеней, демонстрируя, как даже физические законы могли возникнуть из хаоса или небытия без вмешательства Творца или даже Законодателя. Эта головокружительная перспектива представляет собой один из тех аспектов опасной идеи Дарвина, который внушает наибольший ужас, но причина этого ужаса – заблуждение.

Из какого семени могло произрасти Древо Жизни? Теперь уже не вызывает обоснованных сомнений тот факт, что вся жизнь на Земле появилась в результате такого разветвляющегося процесса порождения и развития. В значительной степени благодаря Дарвину это – научный факт столь же очевидный, как и то, что Земля – круглая. Но что же запустило сам процесс? Как мы увидели в третьей главе, Дарвин не только начал с середины; в своих опубликованных трудах он осторожно воздерживался от высказываний о начале – возникновении жизни и его предпосылках. В частной переписке он был чуть более откровенен. В знаменитом письме он высказывал предположение, что жизнь, вполне возможно, зародилась в «теплом маленьком пруду», но не уточнял, каким мог бы быть рецепт этого первобытного доорганического бульона. А, отвечая Эйсе Грею, он, как мы видели 188, счел вполне возможным, что законы , приведшие к этому поразительному переходу, были сами созданы – предположительно, Богом.

Сдержанность, проявленная Дарвином в этом вопросе, представляется благоразумной по нескольким причинам. Во-первых, никто лучше него не знал, как важно укоренить революционную теорию в почве эмпирических фактов; он знал, что может лишь рассуждать и что при жизни у него мало надежд получить сколь-нибудь существенное подтверждение. В конце концов, как мы уже видели, он не знал даже о менделевском понятии гена, не говоря уже об обеспечивающих его действие молекулярных механизмах. Дарвин был бесстрашен в своих выводах, но также понимал, что ему не хватает посылок, чтобы продолжать их делать. Кроме того, он беспокоился о любимой жене, Эмме, которая отчаянно цеплялась за свои религиозные убеждения и уже могла различить опасность, таившуюся в работах ее мужа. Однако его нежелание продвигаться дальше вглубь опасной территории (по крайней мере, в публичной дискуссии) было чем-то большим, чем просто опасением задеть ее чувства. Речь шла о более глобальных этических проблемах, и Дарвин, безусловно, это понимал.

Немало было написано о моральных дилеммах, встающих перед учеными, открывшими потенциально опасный факт и вынужденными выбирать между любовью к истине и заботой о благополучии других людей. Существуют ли какие-либо условия, при которых они обязаны скрыть правду? Это может быть настоящей дилеммой, когда в пользу обеих сторон можно привести веские и отнюдь не поверхностные доводы. Но не может быть двух мнений о том, каков моральный долг философов и ученых в отношении их размышлений. Прогресс в науке редко достигается простым методичным нагромождением фактов, которые можно доказать; «передний край» ее почти всегда – несколько соперничающих «линий фронта», представляющих собой дерзкие умозрительные построения и находящихся в состоянии жесткой конкуренции. Вскоре оказывается, что многие из этих умозрительных конструкций несостоятельны, сколь бы убедительными они ни казались поначалу; эти неизбежные побочные продукты научно-исследовательской деятельности следует считать потенциально не менее опасными, чем лабораторные отходы. Следует учитывать их воздействие на окружающую среду. Если их неправильная интерпретация в публичном дискурсе может привести к страданиям (склоняя заблуждающихся людей к опасному поведению или подрывая их приверженность к какому-либо социально желательному принципу или символу веры), ученым следует действовать особенно осторожно, тщательно подчеркивать, что догадка является именно догадкой, и использовать риторику убеждения лишь там, где это необходимо.

Но, в отличие от ядовитых испарений или химического осадка, идеи практически невозможно поместить в карантин, в особенности когда они касаются тем, неизбежно вызывающих у людей интерес. А потому, хотя все согласны с существованием принципа ответственности, и в прошлом, и сейчас не утихают споры о том, как его следует соблюдать. Дарвин сделал все, что было в его силах: он практически ни с кем не делился своими размышлениями.

Мы способны сделать больше. В настоящий момент физика и химия жизни известны в ослепительных подробностях, а потому можно гораздо лучше судить о необходимых и (возможно) достаточных условиях возникновения жизни. Ответы на важные вопросы все еще неизбежно нуждаются в большом количестве умозрительных конструкций, но можно оговорить, что представляют собой догадки и что могло бы их подтвердить или опровергнуть. Больше не нужно будет придерживаться избранной Дарвином политики умолчания; слишком много любопытнейших тайн уже раскрыто. Возможно, мы еще не понимаем, как именно серьезно подойти ко всем этим идеям, но благодаря Дарвину, укрепившему плацдарм в области биологии, ясно, что это возможно и должно быть сделано.