Анна Сергеева-Клятис - Повседневная жизнь Пушкиногорья

Действительно, в немудрящих стихах Языкова встречается гимн тригорской жженке и ее «сочинительнице»:

Жженку варили в серебряном ковшике из красного вина, в которое добавляли резаные фрукты, сахар и специи. Затем сахарную голову выкладывали на скрещенных шпагах над нагретой и готовой уже смесью, поливали ромом и поджигали. Плавленый (жженый) сахар постепенно стекал в общий сосуд. Удивительно представлять себе пятнадцатилетнюю девушку-дворянку, ставшую специалистом по изготовлению этого вполне гусарского напитка. Впрочем, традиция варить жженку в Тригорское попала вовсе не из гусарского общества — ее привез студент Дерптского университета Алексей Вульф. Университет в Дерпте был преимущественно немецким, и старые европейские студенческие традиции там процветали.

В 1902 году пушкинист Б. Л. Модзалевский посетил село Голубóво, принадлежавшее потомкам Е. Н. Вульф. Имение Голубóво известно тем, что в гости к барону Б. А. Вревскому и его супруге Евпраксии Николаевне в 1835–1836 годах приезжал Пушкин. «Вседневный журнал» Б. А. Вревского сохранил запись об этих приездах. По преданию, поэт помогал благоустраивать усадьбу, сажал деревья и цветы, копал грядки; обронил свою трость в приусадебный пруд. Возможно, даже не обронил, а бросил специально. И, может быть, даже не трость, а ту знаменитую железную палку, с которой любил гулять во время жительства в Михайловском, подбрасывать ее вверх и ловить. По преданию, покидая радушный дом Вревских, Пушкин бросил свой железный посох в голубовский пруд на память о свидании и как залог нового посещения. Это одна из великого множества романтических легенд, которые плотной пеленой окружают имя Пушкина.

А еще поэт пользовался богатой библиотекой Вревских, насчитывающей (правда, по более поздним подсчетам) свыше трех тысяч томов. Не случайно Российская академия наук была заинтересована в изучении библиотек, которыми мог пользоваться Пушкин на Псковщине. Для их изучения и был командирован туда Б. Л. Модзалевский. Дочка Евпраксии Николаевны показывала ему разные ценные вещи, хранящиеся в семье и связанные с воспоминаниями о Пушкине: «…Я воспользовался предложением баронессы Софии Борисовны [132] Баронесса С. Б. Вревская была последней владелицей Тригорского. Здесь она жила с 1913-го до февраля 1918 г., когда имение было сожжено местными крестьянами. С. Б. чудом спаслась: ее вытащили из окна горящего дома. Она умерла в Риге в 1920-х гг. «с родовым молитвенником в руках». посмотреть другие достопримечательности Голубóва, как, например, серебряный ковшичек на длинной ручке, в котором баронесса Евпраксия Николаевна, будучи еще не замужем, варила жженку для Пушкина, Языкова и Вульфа…» [133] Модзалевский Б. Л. [Отчет Отделению русского языка и словесности Императорской академии наук: Поездка в село Тригорское в 1902 г.] // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. СПб., 1903. Вып. 1. С. 6. Многие из этих бесценных семейных реликвий, как и судьбы их хозяев, через 15 лет после описанного были разметены революционными событиями в России.

Судьба обеих сестер Осиповых сложилась по-разному, в соответствии с их характерами: Анна Николаевна так и не вышла замуж, прожила нелегкую одинокую жизнь, находилась в постоянной зависимости (в том числе и материальной) от капризов своей матери, таила на нее горькую обиду, считая, что мать сломала ей жизнь. Умерла она в Тригорском 2 сентября 1852 года. Евпраксия Николаевна стала женой генерала Вревского и матерью большого семейства — одиннадцати детей. В доме считалось, что Пушкин неравнодушен к Евпраксии, которую звали по-семейному Зиной. Е. Н. Вульф, как и ее старшей сестре, тоже были посвящены поэтические строки. Однако по жанру это совсем не эпиграмма, скорее — мадригал:

Кстати, талия Е. Н. Вульф, видимо, не очень узкая, как можно догадаться из описанного Пушкиным измерительного эксперимента и что подтверждается при взгляде на любой из сохранившихся портретов, впоследствии была комплиментарно обыграна в «Евгении Онегине». Пушкин приносил шутливые извинения за свои прошлые шалости:

У П. А. Осиповой были и две младшие дочери от второго брака — четырехлетняя Мария и годовалая Екатерина; они еще не достигли опасного возраста и в общем веселье молодежи не участвовали. Обе эти сестры впоследствии надиктовали свои воспоминания о Пушкине, но касались они, конечно, более позднего времени.

Этим обществом не был ограничен круг общения Пушкина в Тригорском. В семье жила падчерица П. А. Осиповой — Александра Ивановна, по-домашнему Алина, сюда же приезжала племянница Осиповой Анна Петровна Керн, урожденная Полторацкая, с которой связана одна из самых громких легенд пушкинской биографии. Бывали и другие родственницы. Вот как поэтично пишет об этой обстановке П. В. Анненков: «Пусть же теперь читатель представит себе деревянный, длинный одноэтажный дом, наполненный всей этой молодежью, весь праздный шум, говор, смех, гремевший в нем круглый день от утра до ночи, и все маленькие интриги, всю борьбу молодых страстей, кипящих в нем без устали. Пушкин был перенесен из азиатского разврата Кишинева прямо в русскую помещичью жизнь, в наш обычный тогда дворянский сельский быт…» [134] Модзалевский Б. Л. [Отчет Отделению…] С. 282.

Почти общий быт при всех его привлекательных сторонах утомлял как поэта, так и его тригорских подруг, но, видимо, по-разному. Уже в декабре 1824 года Пушкин жалуется в письме сестре: «Твои троегорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы» [135] Пушкин А. С. Письмо Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной, 4 декабря 1824 (№ 101) // Пушкин А. С. ПСС. Т. 10. С. 89. . Буря страстей, вызванная присутствием Пушкина в семействе Осиповых, утихла только тогда, когда хозяйка решила разрядить обстановку и вместе с дочерьми уехала сначала в Ригу, а потом в другое имение — Малинники Тверской губернии, а Пушкин остался на лето и часть осени 1825 года в Михайловском в полном уединении. Скучая, он заходил в Тригорское, пользовался его библиотекой, писал П. А. Осиповой краткие отчеты: «Вчера я посетил Тригорский замок, сад, библиотеку. Уединение его поистине поэтично, так как оно полно вами и воспоминаниями о вас. Его милым хозяйкам следовало бы поскорее вернуться туда, но желание это слишком отзывается моим фамильным эгоизмом; если вам весело в Риге, развлекайтесь и вспоминайте иногда тригорского (то есть михайловского) изгнанника — вы видите, я, по старой привычке, путаю и наши жилища» [136] Пушкин А. С. Письмо П. А. Осиповой, 29 июля 1825 (№ 148) // Там же. С. 608 (пер. с фр.). .