Анна Сергеева-Клятис - Повседневная жизнь Пушкиногорья

Вдоль фасада дома располагался чистый и длинный пруд, который был виден из окон. На другой стороне пруда стоял тот самый старый дом, который предназначали к перестройке и в котором состоялось знакомство Пушкина с семьей П. А. Осиповой в 1817 году. Однако, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное: перестройкой дома так и не занялись, пока дом не сгорел уже в середине XIX века.

В Тригорском был большой парк, который был идеальной сценой для продолжения и развития страстей, закипавших в доме. Он был разбит в романтическом стиле отцом хозяйки А. М. Вындомским [143] Фамилия его иногда писалась и иначе: Вымдонский. , богатым и родовитым помещиком, человеком, по своему времени весьма образованным, дружившим с Н. И. Новиковым и слывшим прекрасным хозяином. Александр Максимович Вындомский был сыном генерал-майора и бывшего коменданта Шлиссельбургской крепости, которому, за службу в качестве надсмотрщика за Анною Леопольдовною и юным императором Иоанном Антоновичем, Екатериной II было пожаловано в 1762 году Тригорское с 1085 душами крестьян. Он начал службу в Семеновском полку, в 1780 году, при отставке, получил чин полковника, после чего поселился в Тригорском, где и умер в 1813 году, в один год с Н. И. Вульфом, первым мужем своей дочери Прасковьи Александровны. А. М. Вындомский был разносторонне одарен. Он прекрасно рисовал, писал стихи и даже напечатал одно стихотворение «Молитва грешника кающегося» [144] Беседующий гражданин. 1789 г. Ч. 2. С. 22. . Кроме того, им была издана любопытная «Записка, каким образом сделать из простого горячего вина самую лучшую французскую водку…» [145] Брошюра эта вышла двумя изданиями — в 1802 и 1803 годах. . Вындомский много и с удовольствием читал и собрал в Тригорском значительную библиотеку, которая потом пополнялась и увеличивалась его жадной до знаний дочерью и внуками.

В парке Тригорского было все, что определяет в нашем воображении английский нерегулярный парк: беседки, мостики, зеленые залы и коридоры, искусственные руины, пруды. Как пишет С. С. Гейченко, «тут были и „дубовые першпективы“, и сосновые рощи, и каштановые куртины, и фруктовые сады с цветочными рабатками, клумбами, хитроумными беседками» [146] Гейченко С. С. В садах Тригорского // Статьи, интервью, очерки С. С. Гейченко. С. 205. . Еще в середине века там сохранялся, например, так называемый «зал» — большая площадка, обсаженная липами, на которой молодежь танцевала.

Из парка был спуск к реке, на ее высоком берегу находилась «горка» — площадка, окруженная деревьями, липами и березами. Стволы берез были исписаны стихами и прозой. Ближе к реке росла раскидистая ива. Вид с площадки открывался великолепный. Здесь хозяева Тригорского и их гости пили в летнее время чай. Летописец Тригорского Н. М. Языков свидетельствует:

Отсюда были видны не только пашни и леса на противоположном берегу голубой Сороти, но и городище Воронич, и часовня за речкой, и дорога, ведущая в Михайловское, по которой приходил или приезжал Пушкин. Об этом тоже есть у Языкова:

Однако при Осиповой парк уже пришел в некоторое запустение, зарос и одичал, хотя сохранял еще в себе черты прошлой эпохи и был ценен для обитателей усадьбы, возможно, именно некоторой своей неупорядоченностью и дикостью. Понятно, что густой заросший сад Тригорского мог служить и местом свиданий, чего никак невозможно было избежать в ситуации, когда опьянение любовью приравнивается к опьянению от вина:

Случалось, что установленный и описанный Пушкиным в стихах распорядок жизни вдруг менялся, и Пушкин оставался ночевать в Тригорском. Тогда хозяйка дома, вероятнее всего, следуя русской пословице о козле и капусте, отправляла его спать в баню. Там же в бане Тригорского (в отличие от Михайловского это была настоящая русская баня с парной) ночевал гостивший в усадьбе Языков. Вместе с друзьями в бане оставался и Алексей Вульф.

В 1924 году на открытие пушкинского музея на псковскую землю приехали крупнейшие филологи-пушкинисты, многие из них оставили подробные дневниковые записи виденного. Приведем запись Л. П. Гроссмана, передающую рассказ старика по имени Федор Михайлович (соименник Достоевского!), который был лакеем в доме Евпраксии Николаевны Вревской, урожденной Вульф: «Вот здесь стояла баня, куда отсылали ночевать Пушкина; Евпраксия Николаевна, покойница, говаривала: „Мать боялась, чтобы в доме ночевал чужой мужчина. Ну и посылала его в баню, иногда вместе с братом Алексеем Николаевичем (Вульфом). Так и знали все“. И недавно еще, когда стояла баня, посетители всегда откалывали себе по кусочку „с пушкинского жилища“, так что все углы избы пооткололи» [147] Гроссман Л. П. Этюды о Пушкине. М., 1923. С. 13–14. . Баня потихоньку разваливалась и к концу XIX века была практически «разобрана на сувениры».

Другой пушкинист, М. А. Цявловский, посетивший Тригорское в том же юбилейном 1924 году, сделал, помимо прочих, одну странную запись, относящуюся к парку Тригорского: «Солнечные часы — дубы (осталось 6). Определение возраста Новиковым (125–126 лет). „Дуб у Лукоморья“» [148] Цявловский М. А. Поездка в Михайловское <1924> // Цявловский М., Цявловская Т. Вокруг Пушкина: Дневники, статьи. 1928–1965. М., 2000. С. 153. . Этот фрагмент заслуживает отдельного комментария. В Тригорском была воплощена одна грандиозная парковая затея: солнечные часы, устроенные с помощью специально посаженных дубов. Писатель И. А. Новиков почти верно определил их возраст — соответственно дубы были высажены при старом хозяине Тригорского — отце П. А. Осиповой. Как видно из отчета Цявловского, к 1924 году дубов осталось всего шесть, однако память о солнечных часах сохранялась — М. И. Семевский, посетивший усадьбу в 1860 году, через два года после смерти П. А. Осиповой, застал их, хотя уже не в первозданном виде. Отдельно на пригорке стоял (и стоит по сей день) более старый дуб, разросшийся в ширину и высоту, который, с легкой руки Пушкина, называют «уединенным дубом».

В то время, когда Пушкин бывал здесь и видел это место, оно выглядело, конечно, иначе. В центре большой круглой площади радиусом 22 метра на невысокой тумбе находились каменные или металлические горизонтальные солнечные часы с семнадцатью часовыми делениями от 4 часов утра до 8 вечера. Линии, идущие от этих делений, заканчивались семнадцатью декоративными дубами, по которым определялось время. От крайних дубов, обозначавших 4 часа утра и 8 вечера, шли две радиальные посадки по 12 дубов, которые отделяли часовые дубы от остального парка и символизировали 12 месяцев года. С южной стороны площадки росло еще 14 дубов, но они выполняли только декоративную функцию. К поляне подходили три аллеи, тоже украшенные дубами. Одним словом, всего было посажено и принялось в парке 33 дуба. В полдень «дуб уединенный», центр солнечных часов, и дуб, соответствующий 12 часам, находились на одной линии, проходящей вдоль узкой аллеи [149] См. об этом подробнее: Бобровникова О. В., Майстров Л. Е. Солнечные часы Тригорского парка // Историко-астрономические исследования. Вып. 12. М., 1975. С. 124–163. . В 1924 году приехавшие на праздник пушкинисты застали только шесть оставшихся дубов и гордо стоявший в отдалении «дуб уединенный», который был старше, выше и значительнее остальных. Указывая на него, бывший лакей Федор Михайлович сообщил: «Да вот и с нижних ветвей этого дуба все листья сорвали — на память о Пушкине. И верно: покойный Александр Борисович (сын Евпраксии Вульф) сам мне рассказывал: „Вот здесь моя мама гуляла с Пушкиным“» [150] Гроссман Л. П. Этюды о Пушкине. С. 14. . Все произошло так, как Пушкин и предсказывал: