Анна Сергеева-Клятис - Повседневная жизнь Пушкиногорья

Во время пребывания барона в Михайловском они вместе сделали одну шалость, которая потом надолго возмутила спокойствие Пушкина, — написали шутливое стихотворение на смерть тетушки Пушкина Анны Львовны, умершей 14 октября 1824 года.

Когда Пушкин узнал об этой семейной утрате, он написал сестре: «В сущности, я всегда любил тетку, и мне неприятно, что Шаликов обмочил ее могилу. Няня исполнила твою комиссию, ездила в Св<���ятые> горы и отправила панихиду или что было нужно» [246] Пушкин А. С. Письмо Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной, 4 декабря 1824 (№ 101) // Пушкин А. С. ПСС. Т. 10. С. 90. . В этом отзыве, с одной стороны, сквозит вполне серьезное отношение к смерти близкой родственницы, которая к тому же слыла умной, доброй, тонкой, просвещенной женщиной, внимания которой искали ее современники; с другой — чувствуется раздражение против князя П. И. Шаликова, сентиментального поэта, который, чтобы утешить своего друга, написал послание «К Василию Львовичу Пушкину. На кончину сестры его, Анны Львовны Пушкиной» и опубликовал его сразу после происшедшего события. Василий Львович Пушкин — знаменитый дядя-поэт, тоже не удержался от элегии на смерть любимой сестры, которую он перенес драматически. Эта элегия была напечатана как раз незадолго перед тем, как в Михайловском появился Дельвиг.

Стилистика не только надгробной песни П. И. Шаликова, но и стихотворного послания «К ней» В. Л. Пушкина была глубоко чужда его племяннику. В частности, его должно было раздражать то качество поэзии дяди, которое метко описал С. И. Панов: «Самые разнообразные бытовые факты получали поэтическое отражение, а стихи неизменно проецировались на жизнь стихотворца; две эти стороны были неразделимы» [247] Панов С. И. «Смиренный стихотворец» // Пушкин В. Л. Стихотворения. СПб., 2005. С. 10. . Встретив на страницах журнала опубликованное стихотворение Василия Львовича, Пушкин и Дельвиг, единомышленники в вопросах поэзии, не смогли удержаться от пародии, текст которой Пушкин вскоре послал в письме П. А. Вяземскому:

Получив эту «элегию», Вяземский ответил Пушкину так: «Если: Ах, тетушка! Ах, Анна Львовна! попадется на глаза Василью Львов., то заготовь другую песню, потому что он верно не перенесет удара» [249] Вяземский П. А. Письмо А. С. Пушкину, 7 июня 1825 г. // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. М., 1996 (1937). Т. 13. С. 181. . Неизвестно, какими путями, но шутливая «эпитафия» все же попалась на глаза не только Василию Львовичу, но и другим членам пушкинского семейства и вызвала у них крайне неодобрительную реакцию. Очевидно, что ни Вяземский, предупреждавший Пушкина о последствиях, ни сам Пушкин ее не распространяли. А. Ю. Балакин пишет: «Самое вероятное, что за распространение крамольной „Элегии“ Пушкин должен был бы благодарить своего ближайшего друга и соавтора. Дельвиг возвращается в Петербург в конце апреля; по возвращении он попадает в самый эпицентр литературной жизни, встречается со своими литературными друзьями и соперниками, сообщает новости о Пушкине. Можно предположить, что на каком-нибудь из дружеских обедов он и прочитал сочиненную совместно с Пушкиным „шалость“. Кажется лишним напоминать, какой популярностью в то время пользовались стихи Михайловского изгнанника: любое новое его стихотворение, любой отрывок с жадностью читались, декламировались и переписывались в заветные тетради» [250] Балакин А. Ю. Александр Сергеевич Пушкин и его тетушка: Контуры одной историко-литературной проблемы // Озерная школа: Труды пятой Международной летней школы на Карельском перешейке по русской литературе. Поселок Поляны (Уусикирко) Ленинградской области, 2009. С. 17. . Пушкину стоило немалого труда загладить разразившийся в семействе скандал, в котором он отнюдь не был заинтересован: мы помним, в каком настроении он расстался с отцом в ноябре прошедшего года и как отец был недоволен его независимым поведением. Конфликт удалось уладить примерно через год — Дельвиг принял всю вину на себя и тем самым спас своего друга от ссоры с близкими.

Завершим эту поучительную семейную историю небольшим объяснением. В шуточной эпитафии Пушкина — Дельвига не было ни малейшего издевательства над покойной тетушкой, как, впрочем, и над здравствующим дядюшкой. Жало пародии было направлено в сторону той литературной манеры, в которой изливали свои чувства поэты старшего поколения (кстати, в это же время Пушкин нещадно ругает и Державина). Эпитафия высмеивала излишнюю экзальтацию, слезливость, дидактизм, которыми отличалась поэзия позднего сентиментализма, производя впечатление заведомой фальши. Дядюшкино сюсюканье вылилось под пером племянника в чрезмерные уменьшительные формы, определяющие родственные связи, в нелепые сравнения, в двусмысленные метафоры. Можно только представлять себе, как хохотали и радовались собственной дерзости два молодых поэта, составляя этот неприхотливый текст.

Дельвиг пробыл в Михайловском почти две недели и, как видим, многое успел. Понятно, что этот визит более других скрасил Пушкину его одиночное заключение.

В конце 1824-го — начале 1825 года Пушкин, еще остро воспринимавший свою новую ссылку как вопиющую несправедливость, написал небольшой игровой фрагмент: «Воображаемый разговор с Александром I». Он начинался со следующей фразы: «Когда б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал бы ему: „Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи…“» [251] Пушкин А. С. Воображаемый разговор с Александром I // Пушкин А. С. ПСС. Т. 8. С. 51. Известно, что поэты обладают даром пророчества. Пушкин не был исключением из этого грустного правила. Однако тому эпизоду, когда Николай I действительно призвал к себе ссыльного поэта, предшествовала длительная история.

Узнав в конце декабря 1825 года о неудаче восстания, Пушкин из предосторожности сжег свои записки, «которые могли замешать имена многих, а может быть, и умножить число жертв». Выждав некоторое время, он писал В. А. Жуковскому: «Вероятно, правительство удостоверилось, что я заговору не принадлежу и с возмутителями 14 декабря связей не имел <���…>. Теперь положим, что правительство и захочет прекратить мою опалу, с ним я готов условливаться (буде условия необходимы), но вам решительно говорю не отвечать и не ручаться за меня. Мое будущее поведение зависит от обстоятельств, от обхождения со мной правительства» [252] Пушкин А. С. Письмо В. А. Жуковскому, 20-е числа января 1826 (№ 183) // Там же. Т. 10. С. 154. . В другом письме, барону А. А. Дельвигу, Пушкин повторяет ту же мысль: «…Я желал бы вполне и искренно помириться с правительством, и, конечно, это ни от кого, кроме его, не зависит» [253] Пушкин А. С. Письмо А. А. Дельвигу, начало февраля 1826 (№ 184) // Пушкин А. С. ПСС. Т. 10. С. 155. . Уже по интонации Пушкина видно, что он не намеревается просить о милости, ждет от правительства первого шага к примирению, а до тех пор никаких гарантий давать не хочет и не может. Однако, подождав немного и не получив никакого приглашения от нового царя, Пушкин смягчается. В начале весны он пишет В. А. Жуковскому: «Вступление на престол государя Николая Павловича подает мне радостную надежду. Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости» [254] Пушкин А. С. Письмо В. А. Жуковскому, 7 марта 1826 (№ 189) // Там же. С. 158. . Жуковский, прекрасно понимавший двусмысленное положение Пушкина, подтверждает его опасения: «Ты ни в чем не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством» [255] Жуковский В. А. Письмо А. С. Пушкину, 12 апреля 1826 // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. М., 1996 (1937–1959). Т. 13 (Переписка 1815–1827 гг.). С. 271. .