Анна Сергеева-Клятис - Повседневная жизнь Пушкиногорья

За первые недели войны группа немецких армий «Север» сумела продвинуться вглубь страны, захватить Литву, Латвию и выйти на рубеж реки Великой. 2 июля она возобновила наступление, несколько приторможенное приграничными боями. Ее основная сила, танковая дивизия, двигалась в направлении Острова и Пскова, которые были слабо прикрыты нашими войсками. Здесь царила неразбериха: некоторые части отступали, некоторые продолжали удерживать позиции, одновременно происходила эвакуация населения, вражеская авиация совершала беспрестанные налеты — отбивать эти атаки было фактически нечем. Дороги были забиты отступающими, поэтому подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия был крайне затруднен. Уже в начале июля велись бои за Псков, 9 июля Псков сдали. Моторизованные соединения противника устремились на Ленинград. Но в районе Пушкинских Гор, Опочки и Выдрицы продолжались кровопролитные бои. В конце июня 1941 года немецкая авиация совершила несколько налетов на станцию Тригорская, а 3 июля были сброшены первые бомбы на Пушкинские Горы. При бомбардировке взрывная волна сбила купол Успенского собора, превращенного в музей. Это был тот самый день, когда по радио прозвучало историческое обращение Сталина к народу, когда впервые голос его дрогнул и произнес неслыханное: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры!» [413] Выступление по радио Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина // Правда. 3 июля 1941. С. 1.

Официальное распоряжение об эвакуации поступило в музей только 5 июля. Ситуация осложнялась тем, что директора Пушкинского заповедника М. З. Закгейма, только недавно, впрочем, принявшего этот пост, не было на месте: он находился в командировке в Ленинграде и вернуться в заповедник уже не успел. Вся тяжесть принятия решений свалилась на временно исполняющего его обязанности — Н. И. Аксенова, убежденного коммуниста, участника штурма Зимнего, впоследствии видного партийного функционера. Уже вечером того же дня в сторону Новоржева было отправлено пять подвод с музейными ценностями, имуществом и семьями сотрудников. Музейные здания и жилые дома на территории заповедника были заколочены досками, территорию заняли части Красной армии. С 8 по 16 июля в районе Пушкинских Гор продолжались бои, пока оставшиеся подразделения Красной армии не покинули этой территории под угрозой окружения.

Ответственность за эвакуацию была возложена Аксеновым на незадолго до этого назначенного директора Пушкинского музея в Михайловском А. И. Оронда, недавнего студента, которому в 1941 году было всего 23 года. Возможно, Аксенов специально переложил всю тяжесть ответственности на другого: действия его были «продуманы и нацелены на то, чтобы впоследствии четко отвечать на вопросы следователя» [414] Тимошенко Д. А. «…От судеб защиты нет»: Михайловское в 1934–1941 гг. С. 341. , — едко отмечает исследовательница. А может быть, и не стоит винить Н. И. Аксенова, которому было предписано остаться в заповеднике, и требовалось срочно найти человека, отвечающего за эвакуацию. Кандидатура директора музея в таком случае представляется вполне очевидной.

Судьба этой эвакуации сложилась трагично: пытались прорваться к ближайшей станции Сущево, чтобы погрузить вещи на поезд, но не могли доехать даже до деревни Жарки, примерно в 30 километрах от Михайловского. Когда же наконец добрались туда, оказалось, что Новоржев уже занят немцами. Решили возвращаться обратно, но перед этим А. И. Оронд и бухгалтер Созинов приняли решение зарыть эвакуируемое имущество, что и было сделано во время набирающих силу боев, под постоянными обстрелами и налетами авиации. Однако спасти экспонаты всё равно не удалось. Немцы разобрались, что к чему, нашли свидетелей и с их помощью разыскали место, в котором были зарыты музейные ценности. По другим сведениям, музейные подводы были встречены немцами в районе деревни Жарки по дороге в Новоржев и сразу же поступили в их распоряжение [415] Шпинева Е. В. Судьба музейных ценностей // Михайловская пушкиниана. М., 1996. Вып. 1. С. 53. . Вещи были частично возвращены в музей, частично расхищены немецкими офицерами: «Так, представитель немецкой военной комендатуры обер-фельдфебель Фосфинкель неоднократно приезжал в музей и увозил из него все, что ему нравилось: картины, мебель, книги» [416] Там же. . Сам А. И. Оронд сумел добраться до Ленинграда и погиб уже в 1942 году. Исполняющего обязанности директора заповедника И. И. Аксенова немцы арестовали в первые же дни оккупации.

Пушкинскими Горами и селом Михайловским стала распоряжаться Пушкинская военная комендатура вермахта, в помещениях заповедника расположились немецкие солдаты, в доме-музее — офицеры. Жена лесника Пушкинского заповедника Д. Ф. Филиппова вспоминала: «В нашем доме-музее поселился немецкий штаб. Немцы поставили топчаны, развалились на старинных стульях, стали тащить ценные вещи: подсвечники, картины. Что им не нравилось, выбрасывали. Я увидела в одном из залов портрет Пушкина — замечательную копию с известной работы художника Кипренского. Портрет валялся на полу. Полотно было продавлено сапогом. На моих глазах немецкий солдат растапливал печь книгами из музея» [417] Цит. по: Бакусов Г. А. В лесах за Соротью: документальная повесть. Л., 1988. С. 82. . Однако так было только на первых порах. Вскоре немецкие власти одумались и постановили использовать музей Пушкина для примирения с населением и агитации за новый порядок. Война была еще в самом начале, и захватчики не сомневались в своем успехе: планируя надолго задержаться на захваченных территориях, они должны были позаботиться об обустройстве повседневной жизни.

Деятельность музея была восстановлена: с помощью местных жителей расчищены парки, музейные вещи, поначалу растащенные по офицерским квартирам, возвращены на место, получил назначение новый директор, владевший немецким языком бывший лесовод Михайловского К. В. Афанасьев. Это был человек уже весьма преклонного возраста, не чуждый литературным занятиям, принимавший участие в жизни не только заповедных рощ, но и музея и уволенный новым директором буквально за несколько дней до начала войны.

Почему он согласился на такое странное предложение, исходившее от вражеского начальства? Прежде всего непонятно, мог ли он отказаться и что повлек бы за собой отказ для него самого и для его семьи. Откажись он, и кто знает, кому бы предложили эту должность новые хозяева. Невозможно утверждать наверняка, но скорее всего К. В. Афанасьев принял из рук врага должность директора, руководствуясь простым соображением — сохранить то, что не удалось эвакуировать. Вероятно, он понимал, что в глазах окружающих останется штрейкбрехером, фашистским прихвостнем и предателем. Примерно так и получилось. О послевоенной судьбе К. В. Афанасьева излишне говорить подробно — о ней легко догадаться, зная историю нашей страны. Его согласие возглавить музей было истолковано советскими властями как пособничество врагу, и после войны он был осужден на 15 лет лагерей. В 1991 году К. В. Афанасьев был реабилитирован посмертно по закону «О реабилитации жертв политических репрессий».