Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

Фридрих II Прусский, желая включить свой народ в литературный мир Европы, предложил в 1780 году свою версию «опоздания» немцев и свою хронологию формирования литературного пространства: «Я очень огорчен тем, что не могу представить более обширный список хороших немецких произведений. Я не виню свой народ, он умен, он талантлив, но он несколько задержался в дороге, поскольку были причины, которые помешали ему подняться одновременно с соседями» [159] Frédéric II de Prusse. Цит. произв., с. 28. . Для Фридриха существует конкуренция во времени, и он ищет возможности наверстать потерянное литературное время. «Нам стыдно, что в некоторых жанрах мы не можем сравниться с нашими соседями, и неустанной работой мы хотим наверстать время, потерянное из — за наших несчастий, и […] и почти очевидно, что, благодаря нашим усилиям, Музы и нас введут в свой час в Храм Славы» [160] Там же., с. 33. . Король Пруссии считает опоздание своего народа своеобразной бедностью, он не хочет обойти ее молчанием, настаивая, что речь, по существу, идет о рынке и литературном неравенстве. «Не будет Лацра- жать бедным, которые хотят выдать себя за богатых. Признаем честно нашу нищету, и пусть она придаст нам мужества трудиться, и благодаря трудам добраться до сокровищ литературы, обладание которыми прославит наш народ» [161] Там же., с. 49. .

Что такое современность?

Современность по самой сути своей нестабильна. Ее кровная связь с модой свидетельствует о том, что главное ее определение в отсутствии определенности. Литературные соперники всегда стремятся быть как можно более современными, но сформулировать, что это такое, невозможно, так как основа современности — новизна. Единственная возможность стать современным в литературном пространстве — это объявить настоящее отжившим, предложив что — то еще небывалое, которое станет узаконенной современностью. Таким образом, разница между писателями, вновь появившимися в литературном пространстве, и писателями, которые поколение за поколением обживали его уже давным — давно в непрестанной погоне за современностью, состоит в том, что последние более осведомлены в нововведениях и новшествах.

Необходимость достичь временного пласта «современности» для того, чтобы пройти литературное посвящение, объясняет, почему именно это понятие постоянно присутствует во всех литературных движениях и манифестах, которые претендуют на обновление литературного процесса: начиная с рассуждений о «современности искусства» Бодлера и вплоть до основанного Сартром журнала, который он назвал «Современные времена». Римбалди сделал своим паролем слова: «В первую очередь нужно быть современным». Рубен Дарио в конце XIX века заботился о «современности» испанского языка, в 20‑е годы XX века возникло стремление к «современности» в Бразилии, не забудем также итальянский футуризм и «будетлянство» Хлебникова. Отчаянный поиск настоящего, стремление «быть современником всех людей», по выражению Октавио Паса, воодушевляло писателей, символом веры которых была современная литература и которые всеми силами стремились проникнуть в литературное время, видя в нем единственное спасение художника. Данило Киш прекрасно объяснил, в чем суть необходимости литературной современности: «В первую очередь я хочу быть современным. Но я не хочу сказать, что существуют вещи, меняющиеся без конца, которые становятся все современнее и современнее и которым мы должны следовать, словно моде. Я хочу сказать, что существует нечто […], благодаря чему книга начинает принадлежать нашему времени» [162] D. Kis. Le Résidu amer de l'experience. Paris, (nep. Delpech), 1995, c. 223. .

Современное произведение обречено или устареть, или достичь категории «классики», что избавляет от повышений и понижений в статусе и бесконечных споров. («Мы проживаем свое время в спорах о вкусах и оттенках, — пишет Валери. — Спорят на бирже, спорят в бесчисленном множестве жюри, спорят в академиях, и по — другому быть не может» [163] P. Valéry. Цит. произв., с. 1083. ). Если говорить с точки зрения литературы, то «классика» — это то, что выпадает из потока времени, поднимается над любым соперничеством, не подлежит переоценке. Современное произведение избавляется от старения, его объявляют вневременным и бессмертным [164] «Бессмертные» французской Академии, назвав так сами себя, стремятся к тому же самому. Но делая вид, что возможно «назначение» классиком, имитируя процесс литературной канонизации, который не получает подкрепления в реальности, они обрекают себя на скорое забвение. . Классика воплощает некую общепризнанность, литературу как таковую, то, что будет служить эталоном, что будет определять границы и пределы литературного пространства.

Все писатели, выходцы из провинций, далеких от литературных столиц, сознательно или бессознательно, но сверяются с мерой литературного времени, которым является «настоящее» время, утвержденное как таковое самыми высшими критическими инстанциями, инстанциями, которые утверждают книги как литературу, то есть как современные книги. Октавио Пас пишет в своем «Лабиринте одиночества»: «Мы, латиноамериканцы, жители периферии, обитатели окраин истории, сотрапезники, попавшие на Запад без приглашения через черный ход, самозванцы, явившиеся на спектакль современности, когда огни в зале вот — вот погаснут. Мы опоздали повсюду. Мы родились, опоздав исторически, у нас нет прошлого, а если какое — то и есть, то мы наплевали на его останки» [165] О. Paz. Цит. произв., с. 185. . Речь при получении Нобелевской премии, произнесенная Октавио Пасом в 1990 году, передает, может быть, слегка завуалированно, восприятие мирового времени (как исторического, так и литературного) как некоего напластования разных времен. В эссе с красноречивым названием «Поиск настоящего» Пас передает, как в юности он открыл странное несовпадение разных времен и стал искать — поэтически, исторически, эстетически — то настоящее, от которого был отлучен в силу отдаленности от Европы, «черта, характерная для всей нашей духовной культуры» [166] Там же, с. 15. . «Мне было, наверное, лет шесть, когда одна из моих кузин чуть старше меня показала мне североамериканский журнал с фотографией, на которой солдаты шагали по широкой улице, очевидно, Нью — Йорка. «Они возвращаются с войны», — объяснила она. […] Для меня эта война происходила в другом времени, не здесь и не сейчас. Я вдруг почувствовал себя в прямом смысле слова лишенным настоящего. И время начало дробиться все больше и больше. Точно так же, как пространство, вернее, пространства. Я почувствовал, что мир раскалывается на части: не было настоящего, в котором бы я жил. Мой мир растворился, настоящее время текло в другом месте. […] Мое время было призрачным. […] Так начался мой путь к настоящему. Для нас, испано — американцев, реального настоящего времени не было в нашей стране, это время, в котором проживали другие — англичане, французы, немцы. Это было время Нью — Йорка, Парижа, Лондона» [167] Там же, с. 18–20. .