Екатерина Варкан - Тайны драгоценных камней и украшений

Словом, с 1916 года никто изумрудного перстня у Есенина не видел и ничего не слышал. И вот несколько лет назад есенинский изумруд явился в Константинове. На золотом кольце, где обычно ставится проба, сохранилась императорская корона — клеймо мастеров царского двора. Камень — кабошон. Это простейший способ огранки. «Кабош» в переводе с французского — «башка». Камню придается выпуклая форма без граней. Вообще-то огранка кабошон используется часто для не очень чистых камней. И с нашим случился такой же конфуз. После экспертизы вышло, что зеленый минерал не что иное, как хризопраз, камень тоже красивый, да изумруд ценнее будет. Но кто ж его тогда проверял на руке императрицы? Да и не все ли нам теперь равно? Вещица-то все одно историческая.

О кольце и его обретении подробно рассказала Лидия Архипова, бывшая главным хранителем в музее в Константинове.

В мае 1924 года Сергей Есенин приехал в Константиново. Он отправился в Клепики, где когда-то учился, показаться в блеске славы. Но дошел только до села Кобылинка, там жила его 20-летняя троюродная сестра Маша Конотопова. И тут он узнал, что неожиданно попал на свадьбу, сестра выходила замуж. К случаю оказалось у него то изумрудное колечко. И на счастье и в память об этой встрече сделал Есенин сестре своей такой подарок — перстень от императрицы.

Марья Ивановна Конотопова прожила долгую жизнь, и все годы хранилось в маленькой рязанской деревушке в секрете есенинское колечко. В 1993 году она связалась с музеем и, рассказав эту историю, выразила желание отдать перстень в Константиново. Долго проводилась экспертиза, атрибуция. Почитатели поэта и коллекционеры предлагали большие деньги за это удивительное кольцо, но она продала его все-таки в музей. Надо сказать, что за небольшие деньги — цена килограммов трех-четырех стерляди примерно такая же тогда была. Да что и говорить, в 80-е годы, например, 4 рукописные есенинских строфы стоили всего 250 рублей. Автограф Максимилиана Волошина — 3 рубля. А Саши Черного — 1 рубль. Такова госцена русского таланта.

В конце XIX–XX века на Москву накинулись русские меценаты, просто какое-то наблюдалось столпотворение русских меценатов в Москве. И всё купцы. Дворянское сословие, как в свое время боярское, к этому времени уже сильно помельчало. Пошло на убыль, так сказать. Купцы же, вышедшие часто из крепостных, в третьем-четвертом поколении уже люди весьма просвещенные и даже продвинутые. Увлеченные отечественной историей и культурой благотворители и собиратели. Свою коммерческую деятельность и получение немаленьких денег от нее рассматривали они только лишь как возможность жить жизнью возвышенной и духовной. Вот так и случился на рубеже веков в Москве расцвет наук и художеств.

Павел Михайлович Третьяков кладет начало Третьяковской галерее. Козьма Терентьевич Солдатёнков делает не менее грандиозное собрание русской живописи, которое в свое время тоже пополнит Третьяковку. Сергей Иванович Щукин создает великолепную галерею французских художников нового направления. Петр Иванович Щукин хранит бережно всю русскую старину. Михаил Васильевич Сабашников преуспевает в издании некоммерческой научной литературы. С именем Саввы Тимофеевича Морозова связано основание знаменитого Художественного театра. Савва Иванович Мамонтов организовывает Новую оперу. А если учесть, что Мамонтовых было несколько, как и Морозовых, но кроме того еще имелись Рябушинские, Носовы, Гиршманы, Харитоненко… И куда это все девать, скажите, пожалуйста? В общем, и впрямь бум какой-то.

И в первых рядах всеобщего культурного смятения купцы Бахрушины. Алексей Петрович собрал крупнейшую историческую библиотеку. А его двоюродный брат, Алексей Александрович, организовал знаменитый литературно-театральный музей. Как вспоминают, с юности он отличался некоторой эксцентричностью. Во всем, и в малом даже, желал он быть оригинальным — котелок носил чуть меньшего размера, чем другие, трость же — чуть потолще.

Любопытно, что начало крупнейшему театральному собранию Бахрушина положил весьма курьезный факт. Поспорил как-то Алексей Александрович с братом о смысле собирательства и заявил, что в коллекциях не могут находиться случайно купленные у антикваров забавные побрякушки, но только вещи, историю которых знаешь сам, нашел, выкопал, доискался. За каждым предметом должна быть история и человек. С этого дня все театральное потекло рекой в бахрушинский дом. Впрочем, и Москва была тогда раздольем для собирателей — Никольский тупик, Варварские ворота, легендарная Сухаревка. Генетически прижимистые в быту купцы, и Бахрушин тому особый пример, жили в основном очень скромно, но не скупились на редкостные приобретения. Известно его великолепное сожаление: «Ах, если бы собрать все деньги, которые я в свое время истратил на обеды, ужины и другие глупости, сколько бы я смог на них приобрести замечательных вещей для музея!» Вещи и впрямь шли к нему в руки, как ручные. Буквально за два года, к 1894-му, меморий накопилось столько, что он посмел представить своим приятелям приличную коллекцию. Те оценили ее очень высоко, даже пришли в восхищение. Вскоре и сами знаменитости, приняв значение задумки, начали отдавать и завещать Бахрушину свои вещи и бумаги.

Про Бахрушина тем временем по Москве гуляли всякие истории. Шутили, что он скупает пуговицы со штанов Мочалова и подтяжки Щепкина. Заметили еще, что после смерти какой-либо театральной знаменитости в дом сразу после гробовщика являлся Бахрушин. Кто знает, коллекционеры и впрямь все с сумасшедшинкой. Так или иначе, собирались у Бахрушина и неожиданные предметы. Например, коллекция старинных зрительных трубочек и театральных биноклей. Сам он признавался, что, зная наизусть строки «Евгения Онегина» про «трубки модных знатоков из лож и кресельных рядов», всегда недоумевал, как те выглядели на самом деле. Еще вся Москва долго смеялась над страстным интересом Бахрушина к балетным туфелькам. В его собрании было их множество — от Марии Тальони до Анны Павловой. Однако коллекция оказалась бесценной для специалистов. Именно по этим, так сказать, экспонатам сегодня удалось восстановить историю развития техники танца в России.

Традиционно театралы очень почитали своих кумиров и изощрялись в способах демонстрации внимания. В конце XVIII века, к примеру, на сцену бросали кошельки с деньгами, но деньги кидать вскоре запретили и в кошельки стали вкладывать драгоценности. Известно знаменитое подношение почитателями бриллиантовой диадемы Екатерине Семеновне Семеновой. Поклонники в складчину покупали примам дорогие подарки, чаще золотые украшения. Бахрушин же взял за правило одаривать всех без исключения кордебалетных танцовщиц Большого театра — в день ежегодного бенефиса. Дорогие сувениры доставались даже девушкам, изображавшим вазы у фонтана. Балерины получали от него золотые жетоны. На каждом присутствовали инициалы или монограмма «АБ» (Алексей Бахрушин) и дата. На тыльной стороне выгравирована фамилия и инициалы владелицы. На одном жетоне была изображена театральная маска, на другом Большой театр, третий имел форму лиры. Есть жетон с ножкой Тальони. В 1902 году жетоны изготовила фирма Фаберже, самая крупная (и дорогая) ювелирная компания, которая работала по заказу императорского дома. Каждая вещь была уникальна, и иметь Фаберже было очень престижно. Но, как в любом добром деле, здесь не обошлось и без конфуза. Итак, ювелир Фаберже по рисунку самого Бахрушина изготовил 180 золотых жетонов с дамскими ножками, то есть ножками балерины ниже пояса. Газеты запестрили шутливыми заметками. Журналисты высмеивали балеринок, что, мол, голова в этом деле не нужна и так далее. Балеринки надули губки. Почему-то и поклонники Терпсихоры сочли себя обиженными. Бахрушин только оправдывался. Резюме газетчиков было вполне веселым — в следующий раз подноси жетоны, но непременно с головой, хотя бы и с пустой. Однако в таком поступке кто-то приметил и иной смысл. Якобы Бахрушин заказал на жетон конкретные ножки, сам же их и изобразил на рисунке. Если бы показать еще и голову, все точно узнали бы оригинал. На личности же переходить не было резона. Может, и так все было на самом деле, но многие годы после этого случая Алексей Александрович по-прежнему одаривал танцовщиц подобными сувенирами. В музее его имени в Москве и теперь хранится браслет балерины Другашевой с жетонами, полученными от Бахрушина с 1901 по 1910 год.