Андрей Тропилло - Короткие истории об интересных случаях из жизни Андрея Тропилло рассказанные им самим

В общем, когда Решетников меня выгнал, студия переехала на Цветочную 7, на территорию Ленинградского завода грампластинок. Параллельно я занимался комплектацией московской студии Эли Шмелёвой «Мизантроп» на Остоженке. Передал ей мелодиевский шестнадцатиканальный AMPEX, поставил пульт, заменил оборудование и у себя, поставил у себя второй такой же магнитофон.

Лютеранская церковь св. Екатерины, Санкт-Петербург

В 1989 году в стране объявили выборы директоров производств. Новое веяние было подхвачено всеми предприятиями, не миновало это и «Мелодию». Было 12 претендентов, включая предыдущего руководителя и саму Кобрину, но по результатам голосования коллектив студии выбрал меня. Ленинградская «Мелодия» была в то время не самостоятельной организацией, а филиалом Всесоюзной Студии Грамзаписи (ВСГ). В своё время Ленинградское отделение попало под какой-то пресс, потому что сначала, пока ВСГ не существовало, всё называлось «Ленинградская республиканская студия грамзаписи». И только потом, когда всё реструктуризировали, «Мелодия» сделала нашу организацию своим филиалом. Юридическое лицо было в Москве, и я это безобразие прекратил. За два года, пока был директором, я умудрился выйти на Ленсовнархоз и ввести туда новое предприятие, в результате чего «Ленинградская Студия грамзаписи» получила статус юридического лица.

То самое фото с органом в Лютеранской церкви, которое сделал Вилли

Это было важно, потому что начале 50-х годов после «Ленинградского дела» ленинградскую студию присоединили к Москве, и сама она не могла ничего делать. Любые денежные документы подписывались в Москве на ВСГ. Не на фирме «Мелодия», а на ВСГ. Потому что в Фирму входили все студии и все заводы и Дома грампластинки по всему Северо-Западу. В нашем ленинградском Доме грампластинки работал Сева Гаккель. Он должен был осуществлять обратную связь: понимать, какие пластинки продаются, и делать дозаказ производства того, что уже заканчивается на складах, но всё ещё востребовано публикой. Организацию «Мелодия» клонировали с «EMI» — эта связка «студия-завод-дом грампластинки» пришла оттуда. Когда я оторвал Ленинградскую студию грамзаписи от Москвы, став её директором, сохранил через Законодательное собрание студию в Лютеранской церкви на В.О. в то время, когда здание отходило Лютеранам. Студия платила аренду городу, а когда занимала под запись большой зал, платила церкви. Я туда поставил большой духовой орган, на фоне которого Вилли сделал фотографию.

Знак одной из немногих фИрм (а не фЕрм), которые были разрешены в совке. В одном постперестроечном фейке рассказывалось, что чуть ли не главным орудием масонов для развала совка была как раз фирма Мелодия, упоминалась необычность названия организации в социалистическом обществе, приводилось исследование логотипа — что это типичный масонский символ — буква «М» с сатанинской звездой, а вокруг три орбиты, три потому что на третей от Солнца орбите вращается Земля. Вот тебе и кружатся диски…

Большую ошибку совершил, что пожалел людей, которые мне помогали, и не уволил их. Это было неправильно, и в итоге они меня съели. Бюрократический закон: те, кто тебе помогли достичь какого-то уровня или положения должны быть немедленно устранены, как только ты воцарился, иначе они тебя съедят. А я тогда был слишком добрым и этого не знал — вот и поплатился. Хотя, я и не в претензии сейчас, что уж теперь. В общем, пока я был избранным директором Ленинградской студии грамзаписи «Мелодия», мог печатать любые пластинки на заводе. Но у нас не было своего мастеринга. Матрицы — мастера на медных дисках на заводе было делать нельзя. Медно-никелиевые оригиналы делал Московский опытный завод грамзаписи «МОЗГ» на Водном стадионе. Поэтому, ещё до моего воцарения в Ленинграде мои усилия были направлены в сторону ВСГ. Я привозил свои оригиналы и доплачивал редакторам, чтобы они с них заказывали заготовки для грампластинок, которые я потом привозил в Ленинград и благополучно сдавал в производство, как спецзаказ от Любительского объединения «Магнитная звукозапись», которые должны были выходить для самообразования в количестве 500 штук. Таким образом выпускались пластинки, типа Rubber Soul и прочая. Тиражная комиссия утверждала 500 экз., а Ташкентский завод грампластинок только первый тираж отдал 150 000. Тиражная комиссия утверждала только первый тираж, а потом каждый завод в регионах через свой. Дом грампластинки определял реальный тираж. Пластинки в СССР выходили под грифами М и C. М10 — политические документальные монофонические записи типа речей Ленина, Брежнева. С20 — стерео пластинки с народной музыкой. С60 — эстрадная и популярная музыка, оркестры, планово-развлекательные. С90 — спецзаказ. Задача нашей студии было создание фонограмм категории С20 и С60, а все мои издания шли под грифом С90. Тогда под этим грифом выходили заказы для Православной церкви и для нашего объединения.

Когда я стал директором и главным редактором, от меня зависел тематический план-репертуар того, что мы собираемся выпускать. Его нужно было сдавать на следующий год, и после утверждения Москвой этого уже нельзя было не писать. Поэтому первым делом я выбросил из плана всякую ленинградскую эстраду и выпустил сигнальную серию грампластинок. И это уже было не С90, а С60. И пошли мои пластинки получались как бы из фондовых записей, производство которых оплачивала Москва. Часть из них выходила под эгидой «Рок-н-ролльных приходов единой Лютеранской церкви России». В то время вместе с ГДР в начале девяностых закрылся “VEB Deutsche Schallplatten”. Их основное оборудование приехало к нам прямо из кабинета Гиммлера в Рейхстаге — там располагалась студия грамзаписи. Когда завод этот закрыли, было создано совместное предприятие «Русско-немецкая музыка» в которое «Deutsche Schallplatten» вошло своим оборудованием NEUMANN для записи медного диска и для изготовления самих дисков методом гальванического напыления.

Андрей Тропилло. Фото Дмитрий Конрадт

Если медь очень быстро гальванически осаждать, она получается не кристаллическая, а имеет структуру, подобную пластилину. Первые несколько дней она очень мягкая, по ней можно легко резать без искажений. Потом она начинает кристаллизоваться, и на неё уже писать нельзя. Поэтому наращенные диски хранились при температуре -70° C, чтобы замедлить процесс кристаллизации меди.