Елена Полякова - Николай Рерих

«У Дивьего Камня за Медвежьим оврагом неведомый старик поселился. Сидел старик и ловил птиц ловушками хитрыми. И учил птиц с большими трудами каждую одному слову».

Как в «Сорочьих сказках» Алексея Толстого, как в причудливых сказках Ремизова, кричат эти птицы у Рериха — горланит журавль: «Берегись, берегись!», шумит ворон: «Конец, конец!», трещит сорока: «А пойти рассказать, пойти рассказать»…

«Посылал неведомый старик птиц по лесу, каждую со своим словом. И бледнели путники и робели, услыхав страшные птичьи слова.

А старик улыбался…»

Две страницы — «Замки печали» — точно картины Рериха на темы Метерлинка, словно отрывок из «Северной симфонии» Андрея Белого:

«Высокая зала. Длинные отсветы окон. Темные скамьи.

Кресла.

Здесь судили и осуждали.

Еще зала большая. Камин в величину быка. Колонны резные из дуба.

Здесь собирались. Решались судить…

Высокая башня. Узкие окна. Узкая дверка. Своды.

Здесь смотрели врага…

Молельня. Темный резной хор. Покорные звери на ручках кресел.

Здесь молились перед допросом…

Исповедальня. Черный дуб. Красная с золотом тафтяная завеса.

Через нее о грехе говорили.

Малая комната. Две ступени к окну. Окно на озеро. Темный дорожный ларец. Ларец графини.

Долго стоят по вершинам пустые, серые замки.

И время хранит их смысл.

Что оставит время от наших дней? Проникнуть не можем.

Не знаем.

Если бы знали, может быть, убоялись».

На озере Люто вскрывал археолог Рерих «длинную могилу» и услышал свойственное всей северо-западной Руси предание о том, что жили здесь когда-то великаны, перебрасывали топор через озеро, шагали через воды друг к другу в гости. Предание о Люте-Великане перелагает поэт Рерих:

Лют пошел в гости к братьям и увяз, утонул, и ушли великаны из озерных краев — только птица нырь летает над плёсами, над длинными могилами великанов и передразнивает крик погибающего Люта: «Тону-у! Тону-у!»

Брюсов писал стилизованные заклятия древних Щуру-Чуру, подражая бормотаниям у костра и ритму пляски.

Рерих-художник пишет серые камни-оборотни, затаившиеся в лесу, таинственные камни, охраняемые ангелами, отливающие каким-то скрытым синим пламенем. Литератор Рерих пишет заклятия Агламиду — повелителю змия, Артану и Ариону, священному огню.

Звучат заклятия в петербургских гостиных. Продаются заклятия в книжных лавках, в первом томе Собрания сочинений академика Рериха, статского советника Рериха. Награжденного орденами, дипломами, медалями, памятными значками благотворительных обществ. Ведущего в Школе поощрения художеств класс композиции. Спокойного, доброжелательного, ровного со всеми в обращении директора Школы. Председателя нового «Мира искусства». Археолога и путешественника. Литератора, написавшего десятки произведений. Художника, написавшего сотни картин. Картин-заклинаний, картин-аллегорий. С шалашами первых людей и городами их потомков. С серыми замками печали, витязями, вестниками, старыми королями и молодыми королевнами. Картины светятся фиолетовым, синим светом, пылают оранжевым пламенем, уводят в изумрудные холмы. Картины славят могущество и красоту человека. Славят жизнь, отрешенную от современности, как облака, плывущие над землей. Но в природе облака — порождение земли, неразрывно с нею связанные. Истинный художник не может отгородиться, замкнуться от мира. Рерих — художник истинный. Поэтому его очарованная страна отражает мечтания, поиски, тревогу человека двадцатого века. Человеку двадцатого века нужна величественная Держава Рериха, запечатленная в его бесконечной сюите о древнем человечестве.

В девятнадцатом веке русская живопись объединялась с русским драматическим театром общностью сюжетов, общностью отношений к этим сюжетам: сочувствием униженным и оскорбленным, обличением сытых и богатых. Сцены помещичьего, купеческого быта были совершенно одинаковы в драме в изображении Тургенева и Островского или у Перова, Крамского, Неврева, Прянишникова, Журавлева в станковой живописи.

Эпизод спектакля Малого театра с участием Садовских мог показаться копией «Шутников» Прянишникова или «Приезда гувернантки в купеческий дом» Перова. Но никогда контора императорских театров не приглашала художников-станковистов попробовать свои силы в оформлении спектаклей: опера была царством величественных дворцовых перспектив и феерий, в драматических театрах набившие руку ремесленники писали дежурные павильоны, которые переходили из одного спектакля в другой.

Во второй половине девятнадцатого века ставились иногда исторические спектакли, к оформлению которых приглашались видные художники — декорации их были до мелочей верны архитектуре шестнадцатого или семнадцатого века (такие спектакли всегда замечал и приветствовал Стасов). Но к поэтическому спектаклю, где декорации воплощали бы образный замысел автора, русский театр подошел только в восьмидесятых годах, в так называемой Частной опере, созданной в Москве миллионером-меценатом Мамонтовым.

Для этого театра работали Васнецов и Врубель, Левитан и Поленов, Коровин и Серов.

Зимняя сказка о Снегурочке, вся в голубых морозных отблесках, дремучие леса, в которых погиб Сусанин, — была написана славными современными художниками-станковистами, раскрывшими новые возможности и новые перспективы театра.

Мамонтовская опера предшествовала театру двадцатого века, который переходил в новое качество: актерский театр прошлых времен, где спектакль создавался фактически одним или несколькими актерами-«премьерами», уступал место театру, где актеры, пусть даже гениальные (Шаляпин в опере, Качалов или Москвин в драме, Анна Павлова в балете), выражают не только свое, личное понимание образа, но общий замысел спектакля, созданный режиссером. В этом общем замысле значительна роль художника, его живописное решение, без которого немыслим истинный ансамбль, единое решение спектакля. «Художники стали не только желанными, но необходимыми членами театральной семьи, отчего вкусы и требования зрителей все более и более росли» ( Станиславский ).

Живописец занимает все более почетное и заметное место в сложном искусстве театра: он необходим актеру и режиссеру, иногда он затмевает актера и режиссера — из гостя, вовсе не обязательно приглашаемого в старом театре («поставьте „розовый павильон“, подновите „лесную чащу“, костюмы — свои, и играйте с богом», — напутствовали режиссеры новые постановки современных драматургов во времена Островского), превращается в хозяина. «Необходимыми членами театральной семьи» становятся большинство художников, выставлявших свои холсты на выставках «Мира искусства». Зрители девятисотых годов идут в театр смотреть не только Комиссаржевскую, Варламова, Качалова, не только спектакль Станиславского или Мейерхольда, но «спектакль Бенуа», «спектакль Добужинского», «спектакль Рериха». Спектакль, который выдержан в гамме именно этого художника, в котором каждая деталь, каждый костюм сделаны по его эскизу и служат раскрытию общего замысла.