Константин Шилов - Борисов-Мусатов

«Витя или, как я его звал, „Муська“ был моим настоящим другом… Когда он в начале 900-х годов обратился ко мне из Саратова за помощью, я дал ему переводом по телеграфу (из Кяхты) 5000 р., благодаря чему ему удалось написать свои лучшие и большие полотна „Гобелен“ и „Водоем“ и, таким образом, твердо стать на ноги. Он прислал тогда же векселя на эту сумму, которые я, конечно, порвал и возвратил ему клочки их, сказав: отдашь, когда сможешь… И вот теперь я не вижу таких отношений между художниками. Я одинок и никому нет никакого дела, что я одинок и нахожусь в ужасных материальных обстоятельствах. Все стали бревнами , а не людьми… Как грустно. Я потерял все — потерял веру в Человека!»

Анна Воротынская, «Анюта», славных «норовских» корней — выйдет замуж за представителя другого славного в русской истории рода — Матвея Поливанова. После былой успешной работы на «ниве народного просвещения» станет «лишенкой», пораженной в правах. Притеснения заставят жить впроголодь, заняться тяжелым крестьянским трудом, переезжать с места на место. Больная, с разрушенным здоровьем, умрет в Великую Отечественную войну в рабочем районе города Горького — Сормове.

Ольга Григорьевна Корнеева, вторая мусатовская «дама сердца», после ареста Федора Максимовича в 20-х годах чекистами по доносу одного из его учеников, после разгрома их дома — во время тюремного заключения мужа умрет от инфаркта.

Варвара Васильевна Добошинская, овдовев, после революции будет изгнана из своей квартиры. Будет голодать. Умрет в 1931 году в каком-то полуподвале.

На месте дорогой Мусатову могилы Надежды Юрьевны Станюкович, где встало мраморное надгробие с ее барельефом, созданное А. Матвеевым одновременно с памятником Мусатову — там, где до 1929 года стоял Скорбященский монастырь, — на московской улице Новослободской устроят вытоптанное гульбище под вывеской «Детский парк».

Могилы почти всех женщин, с которыми была связана судьба Виктора Мусатова, не сохранятся…

Спустившись напрямую к речной пристани, сворачиваешь направо и идешь берегом Оки — светло-зеленым всхолмленным бережком, по которому словно расстелены ровно вьющиеся дорожки.

По крутому склону навстречу тебе идут березы. И если пойдешь сюда в сумерки — они будут казаться тревожно-знакомыми, пока не вспомнишь белые фигуры мусатовских «Призраков». А утренняя дорога весела и беспечальна. И даже если ты здесь впервые, то все в Тарусе для тебя какое-то внезапно родное: яркая зелень косогоров, пасущиеся у берега коровы, далеко слышный стук топора, тянущиеся вперекос из-под облаков голубые лучи над рекой, ленивый и плавный взмах чайки. Можно, преодолев береговую крутизну, поросшую травой в человеческий рост, сразу выйти в поля, обступающие ромашкой и полевой гвоздичкой, клевером, розовой липучкой, донником, цветами иван-да-марьи…

Но, продолжая свой путь понизу, как бы по надбережному ярусу, спускаешься в сырой, густо заросший овражек. А поднявшись на следующий холм — высоко над собой справа видишь загоревшийся на солнце крест заново отстроенного храма Воскресения, где когда-то отпевали Мусатова, и его густой благовест по-домашнему плывет над речными просторами…

Опять ныряешь меж серо-серебристых стволов огромных дуплистых ветел. Тропа вновь понижается, четко проступая на луговой зелени… Теперь надо идти тише — пока не услышишь, как под высоким косогором еле-еле «говорит» родник. И, заприметив в тени высокого кустарника маленький бревенчатый сруб с оставленной кем-то из утоливших жажду путников нехитрой посудиной, можешь узнать, что ты пришел. Слева от колодца очень крутая дорожка поднимается к правому краю косогора, где за стволами берез, за невысоким частоколом ограды спит высеченный из гранита мальчик.

Еще дальше по берегу, в том самом Песочном, где тебе покажут фундамент давно исчезнувшего дома, живы старые березы, знакомые по одному из полотен и еще не допевшие свою «осеннюю песнь»…

А здесь, прямо у твоих ног, слышится тихий плеск выбившейся из зеленой земли струи живой воды, которая, по словам местных жителей, почиталась самой чистой и прозрачной в Тарусе. По светлому каменистому ложу бежит этот родник к Оке и вливается в нее, шевеля прибрежные травы.

Саратов. Вид с Соколовой горы. Вдали темнеет полосой Казачий остров — место детских игр Виктора Мусатова. Фото конца XIX в.

Вид на Волгу и Зеленый остров. Справа — церковь Казанской Богородицы, которую расписывали младшие друзья В. Э. Борисова-Мусатова: П. Кузнецов, П. Уткин, К. Петров-Водкин. Фото конца XIX в.

Эльпидифор Мусатов и Евдокия Коноплева в год свадьбы. 1865. Публикуется впервые.

Дом Шахматовых-Трироговых в Саратове на углу улиц Аничковской и Александровской, где родился Виктор Мусатов. Со старинной литографии Веркмейстера.

Эльпидифор Борисович Мусатов.

Евдокия Гавриловна Мусатова.

Виктор Мусатов с сестрой Агриппиной. Фото ок. 1878.

Виктор Мусатов в годы учения в реальном училище с матерью и сестрами Агриппиной и Еленой. 1880-e гг.

Василий Васильевич Коновалов.

Радищевский музей в Саратове.

Виктор Мусатов. 1892–1894.