Г Корф - Критика теорий культуры Макса Вебера и Герберта Маркузе

б) растущий комфорт, который, по его мнению, обе системы дают индивидам, благодаря чему последние все более крепко связываются с различными господствующими бюрократиями. По сравнению с этими якобы общими существенными чертами капитализма и социализма Маркузе оценивает различия как незначительные и ограничивает их отклонениями в характере учреждений и разницей в способе управления. Так, социалистические государства он рассматривает как системы «тотального» управления, в то время как современные империалистические государства он определяет как государства с «плюралистическим» управлением. Как и Макс Вебер, он считает «плюралистическую» форму управления в принципе более приемлемой. Правда, учитывая практику государственно-монополистически организованного капитализма, он честно признавал, что этот плюрализм является «идеологическим, иллюзорным», так как разные силы взаимно уничтожаются в интересах защиты существующего строя [96] Н. Marcuse, Der eindimensionale Mensch, S. 71. , — точка зрения, которая не могла найти отклика у Макса Вебера.

Подобно Веберу, Маркузе применяет к социализму чисто формальные критерии; он ограничивается сравнением лежащих на поверхности явлений и оставляет вне поля зрения вопрос о характере способа производства. В результате этого методологически ложного подхода он, как и Вебер, приходит к отрицанию качественных различий обеих систем, так что уже не может быть и речи о социализме как альтернативе капитализму. Это качественное отождествление капитализма и социализма как одинаково репрессивных, рационально бюрократизированных, идеологически унифицированных систем влечет за собой опасные прагматические последствия, о которых здесь мы упоминаем лишь в общих чертах. В условиях империализма, поскольку считается бессмысленным превращение капитализма в социализм, такое отождествление сознательно или

[31]

бессознательно парализует рабочий класс, способствует его интеграции в учрежденную систему. В странах социализма оно в силу своей идеологической нейтральности несет с собой реальную угрозу контрреволюции.

Чтобы теоретически обосновать свое утверждение о качественной однородности капитализма и социализма, Маркузе делает еще один шаг. Следуя моде, распространенной среди современных буржуазных критиков Маркса, он конструирует противоречие между теорией Маркса и теорией Ленина, а также между теорией Ленина и теорией Коммунистической партии Советского Союза. Он упрекает партию в том, что она якобы фальсифицирует диалектику Маркса, превращает ее из теории в идеологию и включает ее в надстройку «учрежденной системы господства». Он решительно разграничивает социализм, представляющий собой отражение практики социалистических стран, от марксистского понятия [97] Н. Marcuse, Die Gesellschaftslehre des sowjetischen Marxismus, S. 8 (примечание). . Это сконструированное противоречие образует теоретический фундамент его утверждения о том, что революция 1917 года не была якобы социалистической революцией и Советский Союз, следовательно, еще не вышел за рамки капиталистической системы. Так как Маркузе полностью оставляет без внимания вопрос о собственности на средства производства, который Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии» подчеркивали как «основной вопрос движения» [98] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, стр. 459. , социализм представляется ему не исторически необходимой общественной фармацией, а чем-то «совершенно иным», лежащим по ту сторону реальных капитализма и социализма, продуктом экзистенциалистского «выбора» индивида. Поэтому и в странах социализма, по его мнению, социалистическая революция еще предстоит. В связи с этим он требует, «чтобы количественное изменение… перешло в качественное», что в его глазах равнозначно « исчезновению государства, партии, планирования и т.д. как независимых, навязанных индивидам сил» [99] Н. Marcuse, Der eindimensionale Mensch, S. 64 (курсив наш. — Г. К.) .

Здесь в облачении «критической теории» выступает антикоммунистический замысел. Маркузе превращает государство, партию и планирование при социализме, важнейшие орудия власти и формы организации рабочего класса для подавления свергнутого эксплуататорского класса, а также для руководства социалистическим строительством и сложной развитой общественной системой социализма — орудия, без которых невозможно успешно довести до конца ни одну социалистическую революцию, — в «независимые» силы и ставит их в мнимое противоречие с людьми. Требование их «исчезновения» характерно для мелкого буржуа, который в ужасе отшатывается от диктатуры пролетариата, от марксистско-ленинской партии, от всякого организованного политического авторитета в классовой борьбе против империализма и прославляет воображаемую автономию индивида.

[32]

Это «антиавторитарное» отношение к социализму и его орудиям власти отнюдь не оригинально. Оно характерно для анархизма, который во второй половине прошлого века проник в рабочее движение и который Маркс и Энгельс отвергали как принципиально несовместимый с этим движением. В уже упомянутой работе «Об авторитете» (1874) Энгельс выступил против анархистского требования, чтобы первым актом социальной революции была отмена авторитета. Он разоблачил эту основанную на теоретической путанице или сознательном предательстве движения точку зрения как объективно служащую реакции [100] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 18, стр. 305. Примечательно, что Герберту Маркузе было известно названное сочинение Энгельса. В 1936 году он изложил основные идеи этой работы в своих «Очерках об авторитете и семье», не давая, однако, оценки и не выражая своей собственной позиции в отношении анархизма. См.: Н. Marcuse, Ideen zu einer kritischen Theorie der Gesellschaft, Frankfurt a.M., 1968, S. 134 ff. , что в полной мере можно отнести и к объективной классовой функции антисоциалистических высказываний Маркузе. Поскольку последний представляет тот же самый социальный слой, что и анархисты прошлого столетия, он воспроизводит их высказывания.

Правда, в условиях, когда власть находится в руках рабочего класса и связанных с ним классов и слоев, в условиях обострения международной классовой борьбы против империализма нападки на государство, партию и планирование — «авторитарные» орудия социализма — представляют несравненно большую политическую опасность, чем в прошлом веке. Они отмечены явно выраженными контрреволюционными чертами, поскольку направлены на то, чтобы лишить власти рабочий класс и его марксистско-ленинскую партию [101] Стремление к «передвижке» власти, не важно в каком направлении, только в сторону от революционного рабочего класса и его партии, Ленин при анализе кронштадского восстания отмечал как характерную тактику контрреволюции против социализма. Вследствие этого он ориентировал партию на то, чтобы быть более бдительной по отношению к правым и левым отклонениям. См: В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 43, стр. 139 и далее. . Они служат империалистической тактике, которая была характерна для всех контрреволюционных выступлений, начиная с кронштадтского мятежа, антисоциалистических выступлений в Венгрии в 1956 году и кончая контрреволюционными происками в ЧССР в 1968 году. Объективно Маркузе солидаризируется с контрреволюцией, когда он под предлогом усовершенствования социализма отрицает необходимость его решающих орудий власти.