Мишель Гельфанд - Почему им можно, а нам нельзя? Откуда берутся социальные нормы

То же относится и к людям двух культур – тем, кто регулярно перемещается из одной культуры в другую и обратно. Например, я знаю иммигрантов в первом поколении, которым приходится то и дело переориентироваться в разных культурных кодах. В домах их родителей принята жесткая ментальность, а для взаимодействия с друзьями и даже преподавателями в учебном заведении им настоятельно необходимо переходить на либеральную. Неудивительно, что такое постоянное переключение иногда дается тяжело. Одна из моих знакомых вспоминала, что каждое утро, сев в школьный автобус, она снимала хиджаб и красилась перед переходом в свободный мир школы, а по пути домой из школы выполняла обратный ритуал. Концепция «жесткость – свобода» помогает идентифицировать проблемы людей двух культур и помочь им примирить в себе различные миры.

К какой бы из культур (или даже к двум сразу) ни относился человек, он может использовать знание о жестком и более свободном для того, чтобы сделать лучше собственную жизнь. Замечаете ли вы роль, которую играют стереотипы жесткости и свободы вашей жизни? Вспомните, кто нервирует вас дома, на работе или на рождественских ужинах у родных. Может быть, один из важных факторов разлада – некое несоответствие между вами по принципу «жесткость – свобода»? Ситуацию можно в корне изменить, если спокойно поразмышлять о том, что сосед, коллега или родственник считает серьезной угрозой. Хотя абсолютно все виды поведения, которые вы считаете досаждающими, невозможно оправдать культурными особенностями, точка зрения «почему?» вместо «какого х..?» может оказаться более полезной. Теория «жесткость – свобода» совершенно не предназначена для дальнейшего укрепления стереотипов при помощи культурных ярлыков. Она помогает развитию большей чуткости по отношению к тем, кто с нами в чем-то не совпадает.

Что делает общество счастливым? Этот вопрос мучает философов еще с античных времен. Аристотель, Сократ и Платон (примерно IV век до нашей эры) полагали счастье главным смыслом существования человека, что перекликается с прозвучавшей на несколько столетий раньше идеей Будды о том, что «удовлетворенность – величайшее благо».

Поиски счастья развернулись в полную силу на заре эпохи Просвещения. В трактате 1725 года «Исследование о моральной праведности и неправедности» шотландский философ-моралист Фрэнсис Хатчесон первым сформулировал представление об идеальном обществе как о «наибольшем счастье наибольшего числа людей». Над тем, каким образом обеспечить коллективное счастье или, как принято говорить в наши дни, психологическое благополучие нации, задумывался и английский философ-утилитарист Иеремия Бентам (1748-1832). И, конечно же, право на счастье, наряду с жизнью и свободой, вошло в число «неотъемлемых прав», закрепленных Декларацией независимости США. Более того, Томас Джефферсон полагал, что «забота о человеческой жизни и счастье… это первая и единственно законная задача любого правительства».

В XXI веке поиски общественного счастья получили дополнительный импульс. Мнения о том, как сделать счастливыми граждан и общество в целом, высказывают экономисты, философы, психологи, нейробиологи и политики. В 1998 году Мартин Селигман с коллегами выделили специальную область знания – позитивную психологию, единственная задача которой – помощь людям в обретении счастья и смысла жизни. Сегодня во многих странах психологическое благополучие рассматривается в одном ряду с национальным благосостоянием в качестве важнейшего показателя развития и прогресса. Тренд зародился в 2005 году, когда правительство Бутана стало рассчитывать индекс «Валовое Национальное Счастье (ВНС)». В последние годы тут и там по всему миру возникают «министерства счастья» и «центры счастья», а тем временем нейробиологи вносят свою лепту в общее дело, изучая, как выглядит счастье в человеческом мозге. С подачи самого далай-ламы психиатры Висконсинского университета во главе с Ричардом Дэвидсоном изучают воздействие медитации на активность головного мозга буддистов с применением функциональной МРТ и ЭЭГ.

Чувство, что изыскания в области максимизации социального благополучия очень актуальны, возникает в связи с тревожащими расхождениями в мировых показателях, связанных со счастьем и удовлетворенностью жизнью. Так, одни из наиболее высоких в мире показателей частоты самоубийств – в Эстонии, Венгрии, Японии и Китае: от 18 до 38 случаев на каждые 100 тысяч человек, и это в два – пять раз выше, чем в Великобритании и Италии. Оценка удовлетворенности жизнью населения Пакистана и Греции едва достигает значения 150 по 200-балльной шкале, тогда как в Испании и Бельгии она равна 185. Страны мира сильно отличаются друг от друга и по заболеваемости депрессией. Например, на Украине и в Китае регистрируется значительно больше случаев хронической депрессии, чем во Франции и в Мексике.

Как вы, наверное, уже догадываетесь, эти различия в очень большой степени связаны с культурой, а точнее, с местом страны на шкале «жесткость – свобода» – но не совсем так, как можно было бы предположить.

Благополучие – один из важнейших идеалов любого общества, но вопрос о том, каким должно быть общественное устройство, чтобы в максимальной степени обеспечить его достижение, остается открытым. Задолго до того, как я нашла объяснение культурных различий между нациями в действиях жесткости и свободы, многие социологи и философы заостряли внимание на одном из важнейших элементов пазла общественного благополучия: к чему должны стремиться общества – максимуму свободы или максимуму порядка? Сторонники свободы утверждали, что она способствует «самоактуализации», то есть реализации потенциала людей, а это, в свою очередь, обеспечивает социальное благополучие и экономический прогресс. Вместе с тем те, кто подчеркивал важность порядка, настаивали, что правила и предписания имеют критически важное значение для создания спокойного и стабильного общества, предоставляющего условия для всеобщего благоденствия.

Например, в диалоге «Государство» Платон выступает за патерналистскую власть некоего «философа-царя», который заботится о благе всего общества. В жестком городе-государстве порядок важнее, чем свобода волеизъявления. Одним из наиболее суровых указаний Платона была цензура для писателей, поэтов, художников и идей, которые он полагал опасными для населения своего гипотетического города. Схожим образом и легендарный китайский философ Конфуций в своих «Беседах и суждениях» выступает за устроенное по образцу семьи строго регламентированное государство, где император выступает заботливым отцом подданных, а те отвечают ему преданностью. Конфуций особо выделял идею ли, или «ритуального благочиния», согласно которой неукоснительное соблюдение приличий индивидами является средством поддержания порядка в обществе. Другую сторону дискуссии представляли так называемые киники – одна из древнегреческих сократических философских школ. Они полностью отвергали общественные нормы, считая их ярмом для свободы и самостоятельности. Киники считали, что человеческие существа разумны от природы, следовательно, необходимость в законах отсутствует. Чрезмерно жесткая система государственного управления сдерживает возможности обретения человеком добродетели, счастья и самодостаточности.