Вадим Чекунов - Китай

– О боже, да! – вдруг восклицает Джо. – Я в тебе не ошибся!

Лицо его светится от радости.

– Старый добрый черный «Липтон»! – продолжает он, чуть не приплясывая.

На всякий случай решаю уточнить и остудить его пыл:

– В пакетиках?

– Другого не видел и не знаю, – легко соглашается англичанин.

Со словами «Добро пожаловать в клуб, сынок!» протягиваю соседу раскрытую пачку и настаиваю, чтобы взял, сколько надо.

Вытаскивая пакетики, Джо неожиданно замирает:

– Ты слышишь?

Я прислушиваюсь и сначала не понимаю, в чем дело.

– Кошка замолкла! – говорим мы друг другу одновременно.

Джо просит его подождать. Через пару минут он заявляется вновь, с чашкой в руке и зовет меня с собой:

– Пойдем глянем!

Я прихватываю свою кружку и мы спускаемся на первый этаж. За конторкой возле стеклянной двери сидит дежурная. Лицом она слегка похожа на лягушку в очках. Тетка громко, с подвизгиваниями, треплется на местном диалекте по телефону. Завидев нас, на мгновение смолкает и показывает четыре пальца. Мы непонимающе переглядываемся и тогда очкастая лягушка с гордостью изрекает:

– Четырех родила!

Мы догадываемся, что это она не о себе.

– Когда только успела узнать… – удивляюсь я.

– Да наверняка стояла над ней и наблюдала, как та мучилась, – роняет Джо и толкает дверь.

Снаружи ощутимо теплее и душнее после охлажденного кондерами воздуха общаги. Но чувствуется близость октября, вечера уже не такие невыносимые, как совсем недавно.

– Давай не пойдем смотреть, – останавливаю Джо, который уже завернул за угол. – Дадим ей прийти в себя.

Я ожидаю, что Джо заупрямится, но он неожиданно соглашается.

Мы направляемся в сторону смутно белеющего памятника пионерам-героям. Вокруг него несколько неудобных скамеечек. На одну из них мы усаживаемся и принимаемся отхлебывать чай. Как старики, сидим в темноте и молчим. На небо уже выползла одутловатая луна, растерянно зависла над крышами соседнего жилого квартала.

Со стороны выключенного фонтана тянет болотным душком.

– Комар! – вдруг говорит Джо и тычет пальцем в мое лицо. – Вот тут!

Хлопаю себя по щеке. На ладони видна маленькая темная клякса с раздавленным телом насекомого посередине.

– На лице тоже кровь, – разглядывает меня Джо.

– Да хрен с ней, – провожу рукой по щеке.

До нас долетают визгливые выкрики нашей дежурной, любительницы телефонных разговоров.

– До чего же китайцы шумные… – говорю приятелю. – Хотя есть ведь исключения. Твоя Грейс, например.

Китайского имени невесты Джо я не знаю, да никто и не зовет ее иначе, чем Грейс.

Джо кивает:

– Потому-то мы с ней вместе уже второй год.

Настает мой черед усмехаться:

– Это не срок, приятель. Но дай бог, у вас все будет хорошо.

Я знаю, что следующим летом Джо вернется в Англию, там они с Грейс планируют пожениться и жить.

– Считаешь, правильный выбор? – неожиданно спрашивает меня англичанин.

Пожимаю плечами:

– Твоя жизнь, мужик.

Чай допит. Пакетики мы выбрасываем в темень кустов. Я поясняю англичанину, видя его сомнения насчет правильности нашего поступка:

– Это питательное удобрение для растений. Как настоящее дерьмо.

Луна освещает лица погибших за светлое будущее пионеров. Но кто из них мальчик, кто девочка – в обморочной желтизне не разобрать.

По дороге к общежитию переглядываемся и киваем друг другу. Ладно. Взглянем одним глазком, все ли там в порядке с Кошкой, и уйдем.

Подходя к общежитию, видим сквозь стекло дежурную. Она восседает за конторкой, прижимая к лягушачьей своей голове телефонную трубку и громко квакает в мембрану. Я не понимаю ни слова, хотя и пытался когда-то освоить здешний диалект.

Завернув во внутренний дворик, оказываемся почти в тишине и темноте. Крики дежурной здесь неслышны. Из освещения – бледные квадраты окон. Горит свет в моей комнате, в комнате Джо и у старичка-япошки с третьего этажа. Ребята-американцы с первого свалили в город еще засветло.

Мы слышим слабое мяуканье. Жалкое и словно виноватое. Джо включает экран мобильника и вытягивает руку. Железяки и доски в этом мертвенном свете кажутся мне пейзажем из злой сказки. Словно в подтверждение, где-то в глубине, куда свечение едва достает, вспыхивают два глаза. Тускло-серебристые, будто неживые.

– Пойдем, приятель, – говорю я. – Мы тут лишние.

– Пошли, – соглашается Джо.

…Утром в понедельник привожу себя в порядок – скребу бритвой подбородок, шурую зубной щеткой во рту и плещу на лицо холодной водой. На школьном дворе что-то происходит. Это я понимаю по крикам, доносящимся снаружи.

Причем кричат не дети – к их шуму я давно привык, как к фону, и не обращаю внимания.

Кричит Джо. Громко и страшно. Так кричат футбольные хулиганы, бросаясь на чужаков.

Наскоро натягиваю футболку и шорты, влезаю в кроссовки и выхожу в коридор.

В окно мне видна толпа школьников – ими забита вся дорожка, от самого памятника пионерам до нашей общаги. Лица их устремлены к нашей входной двери. Оттуда и разносятся крики Джо. Он орет сразу на двух языках – матерится на родном английском и сотрясает утренний воздух фразами на китайском, смысл которых я со второго этажа разобрать не могу. Спускаюсь по лестнице.

Входная дверь отворена настежь. Возле нее на корточках сидит дежурная – та самая, что трепалась весь пятничный вечер по телефону, сегодня вновь ее смена. Из-за своей позы она еще больше смахивает на лягушку. Она косит тревожными очками на возвышающегося над ней англичанина. Джо, растрепанный и краснолицый, тычет пальцем ей в лицо и надрывно орет:

– Грязная свинья! Сраная косоглазая обезьяна!

Бледная Грейс стоит за его спиной и делает робкие движения тонкими руками, пытаясь дотронуться до жениха и успокоить его. Встречается со мной испуганным взглядом. Я чуть покачиваю головой – в таком состоянии сосед может сильно толкнуть ее, или дать оплеуху. Мне, живущему за тонкой стеной, известны многие нюансы их жизни.

Грейс кивает, отходит на пару шагов и умоляюще складывает руки.

– Мерзкая жестокая жаба! – разоряется Джо. – Чтоб ты сдохла, паскудная тварь!

Жилы на его багровой шее взбухли. Кулаки сжаты. Глаза – белые от бешенства.

Школьники с явным удовольствием вслушиваются в его крики.

В правой руке дежурной я замечаю обломок вымазанного в чем-то кирпича. Потом перевожу взгляд к ее ногам – там лежит еще один кирпич, цельный, и тоже перепачканный. Чуть поодаль, на выложенной плиткой дорожке – несколько смятых комков. Даже не сомневаюсь, что их должно быть четыре.

Тусклая и пыльная Кошка жмется к стене неподалеку, беззвучно мяукая. В глазах ее пустота.

Джо подтверждает мою догадку.

– Эта сволочь убила всех котят! – говорит он мне срывающимся голосом, уже значительно тише. – Прямо на глазах детей!