Вадим Чекунов - Китай

Но следует помнить важную вещь. Если обращаешься за помощью, например, спрашиваешь совета или узнаешь дорогу, нужно быть готовым к тому, что тебе могут наговорить всякой ахинеи или указать неверное направление. Это сделается не из неприязни, а наоборот – китайцу легче так поступить, чем признаться в незнании или, что еще хуже для него, огорчить спрашивающего своим отказом…

Иногда и сами китайцы могут попросить иностранца о помощи. На улице, правда, это маловероятно, но зато местные коллеги занимаются таким регулярно. В моем случае это происходит так: рано утром – это может быть и выходной день, – примерно в семь утра, раздается телефонный звонок. Это дает о себе знать домашний телефон в гостиной. Его трель примешивается к обычной утренней какофонии. Я плетусь из спальни, цепляю трубку и хрипло произношу в нее по-русски: «Але!» Сомнений у меня нет – это кто-нибудь из профессоров-русистов, вышедших на пенсию, но продолжающих активно участвовать в университетской жизни и заниматься переводами и составлением учебных материалов. Старикам глубоко за семьдесят, но они полны энтузиазма. Со временем мне даже начал нравиться стиль их общения. Не растрачивая время на ерунду, они сразу переходят к делу. После моего «алеканья» в трубке обычно раздается примерно следующее: «Здравствуйте! Я профессор Чжан. Сейчас я перевожу на китайский язык Достоевского, его “Дневник писателя”. Мне непонятно одно место в этом произведении. Сейчас я вам зачитаю главу…» Потом я минут пять переминаюсь возле телефона и слушаю выразительное чтение. Русским языком старая гвардия китайских русистов владеет отменно – приятно слушать. Даже Достоевского ранним утром. Затем еще полчаса мы вместе разбираемся в тонкостях дела Кроненберга, разбираем речь адвоката Спасовича, и я поясняю профессору значение так заинтересовавшего его выражения «подковырники-клещи».

Иногда в выходные дни такие телефонные звонки застают меня в тот момент, когда мне удается, наконец, добраться до дома после ночных прогулок и соревнований с коллегами-немцами по количеству выпитого пива. Тогда я проявляю малодушие и намекаю звонящему, что немного устал и хотел бы отдохнуть. Тактичный профессор спохватывается: «Конечно, конечно! Простите старика! Отдыхайте! Я вам перезвоню через час!»

…После завтрака я проверяю рюкзак – все ли положил туда для рабочего дня. Учебники, стопка проверенных тетрадей, диск с аудио-упражнениями и книга для чтения в автобусе. Добираться до работы мне почти час. Почти каждый шанхайский университет обзавелся новыми обширными кампусами в далеких районах за чертой города, среди огромных пустырей, полей и заводских территорий. Каждое утро университетские автобусы доставляют преподавателей на новый кампус. Прикладываешь пропуск к аппарату у входной двери, проходишь в салон, киваешь знакомым коллегам-китайцам. Половина из них уже устроилась в креслах поудобнее и спит сладким утренним сном, будто после бессонной ночи. Но я знаю почти наверняка, что они легли рано – в девять или десять вечера, не позже. И я знаю, что они так же сладко будут дремать и на получасовых перерывах между занятиями, и на часовом отдыхе после обеда, и конечно, на обратном пути домой. Китайцы могут спасть всегда и везде. Дома, на улице, в парках, в очередях, в ресторанах, в офисах и на производстве, на транспорте, занятиях и даже в спортзалах. Это поистине великие изобретатели поз для сна в самых невероятных местах. Я однажды видел рабочего, спавшего, словно в гамаке, на толстой декоративной цепи, натянутой в парке между двумя бетонными тумбами. А его товарищ удобно расположился на черенке от лопаты, уложенной поперек вырытой ими ямы. Каждый раз, глядя на такое, я вспоминал себя в армии – там я умудрялся спать даже стоя на построении. Но это было лишь первые, особо нелегкие полгода. Поневоле я проникался уважением и сочувствием к китайцам, представляя, что тяготы и лишения воинской жизни для них затягиваются на долгие годы и распространяются на их вполне мирную гражданскую жизнь. Пока не осознал, что все гораздо прозаичнее – просто китайцы любят поспасть и свято следуют принципу экономии сил: «не беги, если можешь идти, не иди, если можешь сидеть, не сиди, если можно прилечь, а уж если прилег – то вздремни».

В университетском автобусе спать у меня не получается. Я с завистью гляжу на невысоких коллег, некоторые из них умудряются развалиться в креслах полулежа. Я же упираюсь коленями в кресло впереди и периодически постукиваю по нему, когда сидящий в нем делает попытку откинуть спинку назад. Происходит это всегда одинаково. Наклоняется спинка кресла и давит мои колени так, что они начинают хрустеть. Я грозно, на манер английского футбольного хулигана, произношу «Ой!» Впереди сидящий вздрагивает, просит прощения и возвращает спинку в исходное положение. Так за поездку повторяется обычно раза три. Комфорт китайцами ценится неимоверно высоко, и если кресло можно слегка разложить, то удержаться от этого выше их сил. Я отношусь к этому с пониманием и заодно тренирую в себе смирение и терпеливость, шлифую эти два краеугольных камня выживания в местных реалиях.

Кресло рядом со мной пустует. Но я знаю, что буквально перед самой отправкой его займет мое персональное исчадие ада и дорожное наказание под именем Мистер Мартышка. Зовут его, конечно, как-то иначе, но я ему дал именно такую кличку за внешность, характер и повадки. Этот Мистер – китаец-преподаватель, и ездит каждый день со всеми остальными коллегами – в том числе и со мной, горемыкой – на новый кампус университета. Мистер Мартышка очень смугл, худ, некрасив, староват, при этом необычайно ловок и энергичен. Ну настоящая пожилая обезьянка.

Приезжает он к автобусу самым последним, на старом велосипеде. Иногда, весь запыхавшийся, прибегает на своих сухих кривых ножках, влетает в автобус и пристально вглядывается в салон. А свободное место в автобусе к этому времени остается всегда лишь одно – рядом со мной, несчастным. Потому что китайцы с нами, иностранными преподавателями, рядом стараются не садиться. Я сначала подозревал, что лишь со мной, но потом выяснил, что со всеми – только когда все места были заняты, тогда усаживались. Некоторых наиболее близких коллег-китайцев я спрашивал: почему так? Сами иностранцы строят всевозможные предположения: китайцам не нравится запах парфюмерии; китайцы нас считают слишком крупными и им тесно рядом с нами; мы не так хорошо знаем язык, и с нами в дороге нет возможности поболтать о важном и насущном – прошедшем завтраке и грядущем обеде; китайцы просто не любят иностранцев… Коллеги отводили глаза и смущенно лепетали про традиционную китайскую деликатность и нежелание беспокоить своим близким присутствием дорогих гостей страны, приглашенных издалека специалистов. Когда я спрашивал, отчего же, в таком случае, проходя по салону и наступая на ногу или задевая мне лицо своими сумками, они даже не извиняются, коллеги растерянно умолкали. Но факт оставался фактом – никто не садился рядом с иностранцем, если были другие свободные места.