Лев Бердников - Всешутейший собор. Смеховая культура царской России

В самом деле, обвинение Львова в карьеризме покажется совершенно несостоятельным, если мы обратимся к его беспорочной ратной службе на благо Отечества. Профессиональный военный, он после окончания Артиллерийского кадетского корпуса был произведен в штык-юнкеры и принял участие в первой и второй турецких войнах. Его усердие и расторопность обратили на себя внимание начальства, и он был определен к генерал-фельдцейхмейстеру, сперва флигель-адъютантом, а потом генерал-адъютантом. Именно благодаря собственным заслугам (а не по протекции Потемкина, с которым он находился в дальнем родстве) Сергей Лаврентьевич в 1776 году был произведен в подполковники, в 1782-м – в полковники, в 1787-м – в бригадиры. В день Очаковской баталии, 6 декабря 1788 года, бригадир Львов, начальствуя над первой частью второй колонны, под жестоким огнем неустрашимо врывается в крепость. «Во уважение за усердную службу и отличную храбрость, оказанную при взятии приступом города и крепости Очакова», он был пожалован орденом Святого Георгия 3-го класса и званием генерал-майора. При штурме Измаила в декабре 1790 года Львов возглавляет первую колонну правого крыла, проявляя чудеса храбрости. Стремительно приближаясь ко рву и палисаду, преграждавшему путь от каменной казематной батареи к Дунаю, он первым перескакивает через палисад, овладевает батареями и быстро следует к Бросским воротам, но получает при этом тяжелое ранение. За этот подвиг сам великий А.В. Суворов представил его к награждению орденом Святой Анны 1-й степени. Впоследствии Львова пожалуют званиями генерал-лейтенанта (1797) и генерала от инфантерии (1800).

Сергей Лаврентьевич сопровождал Потемкина не только на поле брани – он был его неизменным спутником и в часы досуга. Он, как и светлейший, обладал даром имитатора-пародиста и мог со свойственным ему комизмом в точности передать манеру речи, интонации и даже телодвижения изображаемого лица.

Только Львов своей игривой искрометной шуткой мог чудесным образом разогнать хандру, часто овладевавшую патроном. Рассказывают, что однажды он ехал с Потемкиным в Царское Село и всю дорогу должен был сидеть, прижавшись в угол экипажа, не смея проронить ни слова, потому что князь находился в самом мрачном расположении духа, и упорно молчал. Когда Потемкин вышел наконец из кареты, Львов остановил его и с умоляющим видом сказал:

– Ваша светлость, у меня к вам покорнейшая просьба.

– Какая? – спросил Потемкин.

– Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы с вами говорили дорогой.

Потемкин расхохотался, и хандра, конечно, тут же отступила.

В другой раз Потемкин спросил у Львова:

– Что ты нынче так бледен?

– Сидел рядом с графиней Н., – отвечал тот, – и с ее стороны дул ветер. А она, как вы знаете, сильно белится и пудрится.

Неподражаемы были анекдоты нашего героя на военные темы. Однажды его спросили, храбро ли сражаются австрийцы с турками. «О, прехрабро! – отвечал он. – Знаете ли, как они ловят турок? Однажды во время сражения один австрияк закричал товарищам: “Эй, братцы, я поймал турка!” – “Так веди его к нам!” – отвечают ему. “Да он не идет!” – “Ну так ты иди сюда!” – “Да он не пускает!”»

Остроты Сергея Лаврентьевича имели большой успех и передавались из уст в уста. Наш остроумец находил, что секретари имеют некое сходство с часовой пружиной, потому что они тоже медленно направляют ход. А вот как однажды он разыграл саму монрхиню. Когда Екатерине II подарили огромный телескоп и придворные уверяли, что, наводя его на небо, различают даже горы на Луне, Львов парировал:

– Я не только вижу горы, но и лес.

– Ты возбуждаешь во мне любопытство! – сказала заинтригованная императрица, вставая с кресел.

– Торопитесь, ваше величество, – продолжал он, – лес уже начали рубить; подойти не успеете, как его срубят.

Светлейший князь не только сам смеялся шуткам Львова, но и использовал его дар остроумца, чтобы одергивать зарвавшихся сиятельных спесивцев, кичившихся своим показным величием. Так, тщеславный генерал-аншеф М.Н. Кречетников, сделавшись тульским наместником, окружил себя поистине царской пышностью и обращался чрезвычайно надменно не только с подчиненными, но даже с лицами, равными ему по положению. Потемкин, призвав к себе Сергея Лаврентьевича, попросил:

– Кречетников слишком заважничался! Поезжай и сбавь ему спеси!

Львов поспешил в Тулу. И вот в праздничный день, когда чванный Кречетников, окруженный толпой услужливых ординарцев, чиновников, секретарей, парадно разодетых официантов и прочей челяди, появился в приемной зале, среди воцарившейся тишины раздался вдруг отчаянный крик мужика, одетого в нарочито поношенное платье:

– Браво, Кречетников, браво, брависсимо!

Изумленные взоры обратились на смельчака, который стоял на стуле и что есть сил хлопал в ладоши. Каково же было удивление гостей, когда сам наместник подошел к этому непрезентабельного вида простолюдину и, ласково протягивая ему руку, сказал:

– Как я рад, уважаемый Сергей Лаврентьевич, что вижу вас. Надолго ли к нам пожаловали?

Но посланец всесильного Потемкина, заливаясь смехом, начал убеждать Кречетникова «воротиться в гостиную и еще раз позабавить его пышным выходом».

– Бога ради, перестаньте шутить, – бормотал растерявшийся наместник, – позвольте лучше вас обнять.

– Нет, – кричал Львов, – не сойду с места, пока не исполните моей просьбы. Мастерски играете свою роль.

Сконфуженному Кречетникову стоило немалых усилий уговорить Львова слезть со стула и прекратить злую шутку, которая, надо полагать, достигла цели.

Обаяние Сергея Лаврентьевича было столь неотразимым, что на него просто невозможно было долго сердиться. Однажды Потемкин за что-то обиделся на Львова и перестал с ним разговаривать. Наш герой как будто не обратил на это внимания и продолжал обедать у князя, но при этом стал заметно худеть. Наконец Потемкин заметил это, удивился и спросил генерала:

– Отчего ты так похудел?

– По милости вашей светлости. Если бы вы еще продолжали на меня дуться, я умер бы с голода.

– Как так?

– Прежде все оставляли меня в покое. А теперь едва только поднесу кусок ко рту, меня отвлекают вопросами. Не смел же я не отвечать, находясь в опале!

Но нельзя не сказать об одной непривлекательной черте характера нашего героя: Сергей Лаврентьевич был отъявленным картежником, кутилой и мотом. Он всегда был в долгах, как в шелках, и при этом никогда не любил платить по счетам. Однажды это навлекло на него гнев самой императрицы. По словам ее личного секретаря А.В. Храповицкого, Екатерина II, собираясь в путешествие в Крым, исключила из своей свиты Львова, бросив: «Бесчестный человек в моем сообществе жить не может». Впрочем, монархиня скоро простила Львова и всегда щедро его награждала по представлениям Потемкина. Не исключено, что Сергей Лаврентьевич был и непременным участником оргий женолюбивого светлейшего: не случайно писатель Ф.В. Булгарин назвал его «известным бонвиваном».