Владимир Муравьев - Легенды старой Москвы

Убегая из Москвы, французы вынуждены были оставить многое из того, что было ими снесено в занимаемые ими квартиры. Вернувшиеся в Москву жители стали разыскивать принадлежавшее им имущество. Поскольку иные вещи оказывались уже не раз перепроданными, то возникали споры, губернатор, полиция были завалены жалобами, требованиями что-то у кого-то отобрать или, наоборот, на незаконное изъятие законно приобретенного. Разобраться в этих спорах не было никакой возможности. Тогда московский генерал-губернатор Ф. В. Ростопчин издал общее решение по всем подобным тяжебным делам. «Было всем оповещено, — вспоминает Е. П. Янькова, — что хозяева могут считать своим все, что найдут в своих домах, но чтобы никто не заявлял прав своих на свои вещи, которые во время неприятеля попали в другое место, а то судбищам не было бы конца».

Однако для того, чтобы москвичи свои утраченные, но дорогие им вещи могли бы найти и вернуть их путем покупки, губернатор указал: «все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревой башни». И в первое же воскресенье горы награбленного имущества запрудили огромную площадь, и хлынула Москва на невиданный рынок. «Это было торжественное открытие вековой Сухаревки», — отмечает Гиляровский.

Открытие Сухаревского рынка оказалось удачной идеей, в какой-то степени удовлетворившей и ту и другую стороны. Янькова рассказывает о некой Матрене Прохоровне Оболдуевой, в доме которой стоял какой-то французский генерал и, убегая, оставил так много всего награбленного, что эта «старушка, очень небогатая, после того поправила свои дела», и о П. X. Олсуфьеве, которому удалось выкупить пожалованный ему императором Павлом I малахитовый столик, отделанный бронзой.

Сухарева башня

Но уже несколько лет спустя вещи из барских особняков, купеческих домов и лабазов, действительно ценные, а порой и являющиеся выдающимися произведениями искусства прославленных мастеров, все реже и реже появлялись на рынке, поскольку они обретали новых владельцев и уже не возвращались на рынок. Сухаревка вступала в следующую эпоху, меняя свой облик.

Основным товаром на Сухаревском рынке становилось то, чем торговали и на всех других городских рынках: провизия, дешевая одежда, обувь, предметы нехитрого крестьянского и мещанского домашнего обихода. Появилась «обжорка» — наследница средневековых обжорных рядов, где шла торговля пирогами, блинами, киселем, квасом, рубцом, вареной требухой, жареной колбасой, леденцами и другими копеечными яствами.

Однако по воскресеньям рынок у Сухаревой башни, как и прежде, превращался в «антикварную» торговлю старыми вещами, среди которых любители и знатоки выискивали редкие и замечательные экземпляры.

Картину воскресной Сухаревки середины XIX века описывает Н. Поляков в очерке «Московские базары». Свое описание он предваряет замечанием, что «…базары эти доставляют москвичам некоторое развлечение, и, в самом деле, прогулки по этим, исполненным жизни и разнообразия, площадям не лишены интереса», и далее продолжает:

«Взгляните на эту живую картинку, скомпонированную из крестьян, ремесленников, мелких торгашей разной рухлядью и других, помещающихся обыкновенно на первом плане, где преимущественно сосредоточен торг сапогами, шапками, картузами, рукавицами и так называемым красным товаром. Взгляните, например, на эту фигуру в шапке, свалившейся немного набок, в сером, местами изодранном, армяке, подпоясанном кушаком, к которому не совсем живописно подвязан кожаный мешок с гвоздями. Молоток и костыль, на одном конце которого находится железная лопатка, доказывают вам с первого взгляда, что это подметочник, человек очень полезный и даже необходимый в житейском быту, и он очень хорошо сознает свое призвание; посмотрите, с какой важностью окидывает он взором толпу, его окружающую; но это только минута, а между тем он беспрестанно занят своей работой, и, в то время как один из среды толпы, его окружающей, надевает сапог, только что им исправленный, как в то же время подходит другой крестьянин и, проворно сняв с ноги сапог, подает его подметочнику, говоря:

— Земляк, нельзя ли и мне поправить, любезный, — погляди-кась?

— Отчего ж нельзя? Можно, изволь, поправлю, — отвечает подметочник, обозревая каблук и подошву сапога и рассчитывая, сколько потребно гвоздей для приведения сапога в первобытное состояние. — Семитка десяток. (Семитка — 2 копейки; семитка десяток — 12. — В. М. )

Холодные сапожники. Фото. Начало XX века

— Эвона, семитка десяток, дорого больно, пятак — так ладно, а не то и так пробавлюсь как-нибудь.

— Ну что с тобой делать, изволь; земляка надо уважить.

И крестьянин, готовый уже надеть сапог свой по принадлежности, подает его обратно подметочнику, который в ту же минуту надевает его на железный костыль, берет из мешка в рот горсть гвоздей и с необыкновенной ловкостью, вынимая их изо рта один за другим, унизывает подошву и каблук…

Но мы, как кажется, уж слишком занялись подметочником, тогда как нас окружает не менее интересное общество торговок, обвешанных мехами, различными лоскутками материй и прочим. На голове этих промышленниц, сверх повязки, обыкновенно надета какая-нибудь изношенная дамская шляпка, а иногда и мужская; стразовые серьги необъятной величины, какой-нибудь значок, кольцо и пр. С другого бока „вечный жид“ — старик с шашкой, двумя пистолетами и немецкими лексиконами; далее минералогический кабинет, собрание древностей, торговец редкостями, перед которым разложена целая коллекция никуда не годных английских бритв, разного рода заржавленных подпилков и т. п.; наконец, книжник, с грудами произведений новейшей литературы, книжники-антикварии, а затем и прочий домашний скарб.

Уличный брадобрей. Фото. Начало XX века

Если вы природный москвич, то вам хорошо знакомы эти базары; вы привыкли уже к их тесноте, где очень редко встречаются порядочные толки; но вы не обращаете на это внимания, вы очень спокойно пробиваете собой целый бруствер серых армяков, тулупов и т. п., прехладнокровно встречая перед собой то растянутый фрак, то сюртук или что-нибудь подобное…».