Леонид Кацис - Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Основное сочинение Арго – штатного пародиста конструктивистов – на интересующую нас тему появилось в 1933 году, т. е. тогда же, когда и стихотворение Сельвинского, где он поминал «с Маяковским бой». Арго сочинил «Действительное происшествие, случившееся с автором в ночь с 29 на 30 декабря 1932 г., или ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО» [259]. Уже название не оставляет сомнений в том, что речь пойдет о Маяковском. Сочинению предшествуют два эпиграфа:

Поразительно, но факт – перед нами пародия, использующая реалии похорон Маяковского! Причем приемы пародирования ничем не отличаются от обычных конструктивистских упражнений конца 20-х годов. Те же «прозрачные» намеки, назойливое использование названия поэмы «Хорошо!» и т. п.

Сюжет сводится к засыпанию «лирического» героя перед операцией аппендицита. В процессе чего он видит сон.

Итак:

Конечно, сочинение Арго преследует и чисто литературные цели. Например, продолжает борьбу конструктивистов за так называемую большую форму, но вновь при помощи реалий похорон Маяковского. Вспомним хотя бы многочисленные воспоминания об огромных подошвах Маяковского, выступавших из гроба.

Читаем Арго дальше:

По пути герой размышляет, как ни странно, все о том же – о последних днях Маяковского. Среди прочего, как известно, задерживалось издание собрания сочинений Маяковского. Это даже стало одной из тем письма Л.Ю. Брик Сталину.

И тут Арго «расщедрился» и «дал», наконец, бумагу покойному:

В реальности же покойнику пришлось дожидаться бумаги еще три года – до сталинской резолюции, хотя какие-то отдельные книги, конечно, появлялись. Арго продолжает иронизировать:

Ирония последних строк не должна нас обманывать. Хотя в очередной раз Арго напророчил. На сей раз уже 1940 год и строки из неподцензурного варианта стихов Ахматовой «Маяковский в 1913 году».

Теперь эту поэму можно прочесть полностью на страницах этой книги.

Стихи же Ахматовой звучали так:

Памятен и основной вариант:

Как видим, обе интонации годятся, чтобы прочесть стихи Арго, если действительно считать, что он напророчил и сталинские слова, и ироническое отношение к культу Маяковского (если не забвение поэта, к которому культ привел) в последующие десятилетия.

Проследуем, однако, дальше за сюжетом этого «пророческого» сочинения.

Так продолжилось это «путешествие» «катафалком по Москве». Заметим, что и слово «бывший» здесь грузифицировано смыслом, который вкладывался в него на протяжении всего послереволюционного времени. Место «бывшего» Маяковского – в «бывшем» монастыре. И тут же следует колкая издевка над предсмертным вступлением Маяковского в РАПП. Хотя вряд ли это было так уж актуально, когда речь шла о покойном, «ушедшем в мир иной» за два года до сочинения Арго своего «Происшествия»:

Конечно, здесь уже отразились результаты постановления о литературно-художественных организациях 1932 года, но это лишь подчеркивает дважды и трижды «бывшесть», «прошлость» Маяковского и всю историческую бессмысленность его предсмертного поступка.

Радость же «самого» Арго по поводу выздоровления и просыпания от наркоза, разумеется, пародирует мечты Маяковского о бессмертии. После того как «доктор говорит – Все благополучно» и поздравляет: «Все хорошо» – читаем:

Забегая вперед, отметим, что цена, заплаченная и Арго, и конструктивистами вообще, оказалась значительно больше той, на которую был рассчитан их литературный дар. По все той же иронии судьбы и декретированное бессмертие Маяковского, и подневольная, под-маяковская, жизнь конструктивистов сыграли с поэтами жестокую и злую шутку. Хотя и не в первый раз. К текстам Маяковского еще можно будет обращаться как к собственно литературе. Тексты же ломаных-переломаных эпохой конструктивистов будет читать лишь исследователь при какой-либо конкретной исследовательской нужде. Слишком уж трудно разглядеть читателю-непрофессионалу то, что может оказаться интересным историку литературы.

Нам совершенно не хотелось бы, чтобы приводимые в этой работе материалы послужили осуждению кого-либо или становились основой далеко идущих выводов. Следует лишь еще раз подчеркнуть, что жизнь в слове, когда реальная жизнь остается где-то сбоку, ведет к душевному краху, который неизбежно сопровождается и творческим крахом.

Попытки Сельвинского принять наследство Маяковского, «как принял бы Францию германский король», вызывали мало симпатий даже у противников Маяковского. Кроме того, нарочитое жизнестроительство Сельвинского Полонский, например, не хотел замечать.

В своих дневниковых записях 1931 года он явно отказывается учитывать образы «Пушторга» с его женщиной в белом мехе, да и несомненную аллюзию на будущий первый советский легковой автомобиль «М-1» – знаменитую «Эмку». Ведь после смерти Маяковского конструктивисты назвали себя, как известно, «Бригада М-1».