Александр Бух - Япония. Национальная идентичность и внешняя политика. Россия как Другое Японии

В этом фильме я удостоился сомнительной чести сыграть второстепенную роль охранника советского трудового лагеря, который ежедневно отправляет японских военнопленных рубить лес, невзирая ни на какие морозы Советского Татарстана (фильм снимался на Хоккайдо), и постоянно издевается над главным героем.

Создается впечатление, что к подобным исследованиям японцев подталкивал не только императив «знай своего врага», но и желание извлечь некоторые уроки – например, использовать российский опыт колонизации Сибири для укрепления собственных позиций в Маньчжурии (Nagaoka 1939).

Не следует путать его с известным политическим философом, о котором речь пойдет в следующей главе. Несмотря на идентичную латинскую транскрипцию, в написании их имен используются разные китайские иероглифы.

Похоже к тому же, что событие «вероломного» нарушения Советским Союзом пакта о нейтралитете, ставшее позже одним из основных аргументов в господствующем нарративе об отношениях с Советским Союзом, воспринималось как минимум частью японской верхушки как естественное и даже законное в последние дни европейской кампании, когда победа СССР над нацистской Германией была уже только вопросом времени (см. беседу с советником Мацухиро в: Watanabe 1947: 268–269). Кроме того, важно иметь в виду, что в годы войны отношения Японии с Советским Союзом обсуждались обычно в контексте треугольника СССР – США – Япония (см., например: Takeo 1941: 308–317), тогда как в послевоенные годы объявление войны Советским Союзом стало рассматриваться исключительно в контексте двустороннего договора о нейтралитете.

Эти цифры означают не процентное соотношение респондентов с положительным и отрицательным мнениями, а являются численным выражением ответов, выбранных ими из целого ряда представленных описательных противоположностей типа добрый/злой, честный/вероломный, благонамеренный/злонамеренный и т. п. Для соотнесения я привожу данные по другим нациям.

Более консервативная сельская аудитория дала куда более низкий процент оценок в пользу Советского Союза: около 4–5 %.

После слияния правого и левого крыла социалистов в 1955 году их объединенные силы в палате советников составили 154 места; объединенные консерваторы имели 299 (Borton et al. 1957: 25).

До середины 1960-х годов Коммунистическая партия Японии занимала, в общем, просоветскую позицию, однако ввиду советско-китайского раскола и хрущевских реформ взяла независимый курс, критический как по отношению к советскому «ревизионизму», так и по отношению к китайскому «догматизму».

Критику марксистского догматизма и научной базы исторического материализма, а также организационной структуры Советского Союза см. в работах Маруямы Масао, наиболее известного и, вероятно, самого влиятельного прогрессивного мыслителя в послевоенной Японии (Maruyama [1956] 1995).

Документы из архивов советской Коммунистической партии свидетельствуют, что на протяжении многих лет СПЯ получала от Советского Союза существенную финансовую помощь (см., например: Nagoshi 1994).

Маруяма, к примеру, начинает свое исследование русской национальной идентичности с замечания о том, что единственными русскими изобретениями всегда считались самовар, печка и тройка, однако тут же говорит, что национальный характер претерпевает заметные изменения, и в качестве доказательства указывает на то, что на смену самовару пришла газовая плита, печку заменило паровое отопление, а тройку – трактор (Maruyama [1941] 1942: 3–5). Симизу (1979), подчеркивая культурную неполноценность России, утверждает, что ее вклад в мировую цивилизацию ограничивается этими тремя изобретениями.

Устойчивая культурная чуждость Японии наиболее ярко присутствовала в западном дискурсе во время торговых разногласий в конце 1980-х и начале 1990-х. В целом ряде опросов общественного мнения, проведенных в этот период, подавляющее большинство американцев отмечали, что Япония представляет для США величайшую угрозу – бо́льшую даже, чем Советский Союз. В многочисленных публикациях, включая и правительственные, выражалась серьезная озабоченность «безусловным стремлением Японии к покорению мира», а также ее «аморальной, манипулятивной, зомбирующей культурой», что во многом воспроизводило довоенный дискурс о «желтой угрозе» (Campbell 1992: 224–240; Littlewood 1996: 208–210).

«Ненависть к корейской волне» (Ken Kan Ryu) Ямано Сарин (2005).

Недавняя магистерская диссертация Скотта Андерсена (2007) по существу является единственной академической работой, целиком посвященной разбору вопроса о Северных территориях в контексте борьбы айнов за признание за ними статуса коренного населения.

Айны не составляют монолитной группы, однако в задачи настоящего исследования не входит рассмотрение существующих внутри этой группы языковых и этнических разновидностей (подробно этот вопрос рассматривается, например, в: Siddle 1996).

В 1933 году на крупнейших островах Кунасири и Эторофу проживали 7 тыс. и 5800 человек соответственно. Население стало расти в 10-х годах XX века за счет миграции с Большой земли: только в 1918 году почти 900 японцев покинули большую землю, чтобы поселиться на Тисиме (большинство японских переселенцев на Хоккайдо переезжали из северо-восточной части острова Хонсю (Hokkaido Cho 1919: 41–44)). На момент советской оккупации численность населения четырех островов оценивалась в 17 тыс. человек (Kimura 1980: 709).

Фуриганой называют значки кана (японский слоговой алфавит), печатающиеся над или рядом с китайским иероглифом для обозначения правильного произношения. Фуригана используется в текстах для детей, а также в тех случаях, когда в тексте фигурирует редкий китайский иероглиф или иероглиф в необычном прочтении, и вероятность того, что читатели его знают, крайне невелика.

Еще раньше, в марте 1951 года, когда центральные японские газеты размышляли над заявлением Джона Даллеса о принадлежности Хабомаи Японии и рассуждали о возможности получить назад часть островов, оккупированных Советским Союзом, Шикотан либо описывался как часть архипелага Хабомаи, либо не упоминался вообще. Причины этой путаницы неясны – вероятно, ее следует отнести на счет ограниченной осведомленности не живущих на Хоккайдо журналистов о захваченных Советским Союзом островах (например: Mainichi, 2 March 1951; Yomiuri, 3 March 1951; Tomaru (ed.) 1993: 5–6).

В этом нет ничего удивительного, поскольку с чисто административной точки зрения все Курилы (включая и северную часть архипелага, которая попала под контроль Японии по договору 1875 года и принадлежность которой России сейчас Японией не оспаривается) управлялись как часть Хоккайдо. Начиная с 1903 года все Курильские острова, включая и Шикотан, управлялись находившимся в Немуро отделением префектуры Хоккайдо (Berton 1992).