Михаил Хлюстов - Ученые досуги Наф-Нафа

И в идеальном городе, когда таковой в развитии своем дошел до реального предела, любой кризис станет непреодолимым. Жить в таком городе станет невозможно, а исправить будет ничего нельзя, только построить все с самого начала. Останется покинуть Город, что и сделали древние майя или кто там еще.

Что может быть противоположней трезвому расчету? Вовсе не хаос, но гармонии. Хаос, если верить Пригожину (а верить хочется), способен к самоорганизации, построению неких упорядоченных структур. Подобен Систем, поддающейся исчислению и дальнейшему воспроизведению. Гармония может возникнуть лишь однажды, причем особым образом: расчеты на уровне высшей математики (композиции, квантовой физики… etc.) вдруг сбиваются в кучу, по ним пробегает хаотическая дрожь — волна Высшего Хаоса, хаоса складывающего воедино, подгоняющего друг к другу острые углы схем. Так в семье, где все давно разложено по полочкам, расставлено по местам в жестком распорядке, с обязанностями каждого члена, в этой семье вдруг появляются дети всё вечно игриво ломающие и шаловливо крушащие. А у родителей радость на душе от неожиданно возникшей семейной гармонии, существующей до поры, пока дети не подрастут. Так и в большой семье замершего Города, пока не прокатит по нему волна жизни.

Гармония возникает. Скалькировать на бумагу ее просто, возможно даже понять, исчислить, вывести законы. Только повторить не удастся. Не сыщется иного подходящего времени и единственного для нее места. Гармония всегда единична, штучна, на то и гармония. Она дает людям новые законы счисления, правила охоты за новыми гармониями. Пищу для новых расчетов.

Расчет… Что может быть негармоничней? Человек исчисляет правильные, гармоничные пропорции, при этом впадая в известный самообман. «Я алгеброй гармонию…». Слова Сольери.

Для сколь-нибудь успешного приложения расчетов к практике необходима толика хаоса. Моцартианского всплеска. Иначе получится жестокий механизм уродующий все вокруг. Какая уж гармония в уродстве.

Большинство архитектурных шедевров готики, потрясающих своей удивительной гармонией… оказывается недостроенны, хоть строительство растягивалось на сотни лет — менялись стили, эпохи, вкусы. Кельнский собор возводился более 300 лет, но сегодня не закончен хотя бы наполовину. Тем не менее восхищает совершенством форм. Работы по достройке храма святого Вита в Праге «закончены» только в 1947 году. Пятисотлетний «долгострой». «Волна хаоса» размазана на половину тысячелетия прихотливой рукой истории. Видимое ныне совсем не то, что представлял в уме архитектор заложивший первый камень, сколь бы прекрасной ни была его архитектурная фантазия. Первоначальный замысел не доведен до конца, поскольку оказался гораздо грандиозней средств воплощения. Существующее ныне заставляет зрителя домысливать, дочувствовать не явленную часть замысла, вообразить изменение готикой пространства.

В китайской живописи большая часть изображения представляет незаполненное белое пространство — там «глаз отдыхает». Но «пустое пространство» го-хуа многозначней изображения: пустота не просто вакуум, она Дао, значит — Космос. Заполнение живописного пространства не только создание изображения — рисунка, но обрамление Пустоты, «рисование невидимого». Так и в недосозданном пространстве города начинает разыгрываться фантазия. Готические соборы взлетающими ввысь бесчисленными зубатыми шпилями словно впиваются и пронизывают плоть неба, заставляя воображать над ним переливчатые струи, тем самым заставляя видеть невидимый глазу сияющий мир. Несмотря на обилие шпилистых деталей, контрфорсов, аркбутанов, аркад, аркатур, сводчатых потолков, цветных витражей, при всем разнообразии готика очень скупа, лаконична поскольку строга формой.

Готические храмы задумывались «штучно», как сияющие своей красотой драгоценные строения организующие пространство вокруг себя. Словно изумруд в перстне, «алмаз в короне». Унылость бесконечной череды бытовых строений из века в век пристраиваемыми этажами вдоль улиц средневекового города словно толпы нищих или ландскнехтов. Полухаотическое сборище строений гармонию находясь в силовом поле собора.

Шли века, соборы «достраивались» одновременно богатели обыватели вокруг, росло желание обозначить свое богатство вмести с ним влияние сиречь власть. Хотелось жить уже не в обшарпанной и закопченной веками халупе — в аккуратном, сеющем чистотой фальверке или вовсе за ярко выкрашенным и усыпанным каменной резьбой фасадом. Возвращаясь домой можно было отметить про себя: «мой дом самый лучший», зная что лучший все же «дом божий».

Принцип прослеживается и в «малых делах». На каждой улице отмеченной долгим бытованием и многократными перестройками обычно стоит «самый красивый дом» — украшение всего ансамбля. Есть еще несколько домов, что хотели бы оказаться «лучше», но согласились на «не хуже». И подражают красоте лидера и спорят с ним, крикливо или тихо претендуя на индивидуальность, на особость. Принадлежащие единому стилю, эти здания в сочетаясь создают легкий диссонанс, скрытый сюжет соперничества придающий улице красоту и гармонию к вящей славе всего города.

Историк искусства Джон Раскин в книге «Семь светил архитектуры» утверждает, что от продуманной красоты здания исчисленной архитектором истинная красота, «художественная» возникает при внесении в нее случайности, что накапливается через сотни лет после окончания стройки. По Раскину время (проще говоря — разрушение) как истинный художник трещинами, патиной, плесенью и даже проросшими на стенах растениями придает созданию человека «поэтический вид». В идеале бы вообще любовался одними поэтическими развалинами, как это делали в XVIII веке, порой устраивая в парках некие возведенные муляжи развалин замков и античных храмов. В этом, без сомнения есть красота, но гармонии увы нет. Где-то внутри человек чувствует, что в построенном доме должны жить люди, иначе дом этот похож на труп. Именно жизнь, ее следы, закопченные стены, следы активной жизни, освоения человеком заумных выкрутасов архитектора, его «архитектурных излишеств» и как сейчас повсеместно «лаконизма», напоминающего выразительны лаконизм голых бетонных стен дота, именно жизнь и есть та «случайность», на поверку оказывающаяся закономерностью. Именно обжитой дом начинает дышать, жить, поскольку жизнь в него вдыхают его жители. Обживают пространство вокруг себя, вокруг дома совершая метаморфозу превращения мертвого в живое.

Гармония… Построим дом на семью — «уютное гнездышко». Закажем архитектору планировку, дизайнеру отделку, ландшафтнику садик. Все готово — готово гнездышко. И тут же надо вносить вещи, покупать новые. Ладно, все расставили, кое-как организовали, иногда даже по первоначальному плану расстановки мебели. Но время и место вносят свои коррективы: или места слишком много (про запас), или его недостает. Пустоты следует заполнить, заторы растолкать. Но даже самая правильно устроенная расстановка однажды приедается, чтобы обновить впечатления, надо делать перестановку. Появляется дети, а это всегда беспорядок. Им тоже нужно место, но, самое главное, меняется их возраст, значит меняется вектор семьи. Нет детей — семья стареет, возникают другие вкусы, отходят в прошлое бурные привычки. Стареет оборудование жизни, ветшают обои, шелушится краска, расшатываются двери, рассыхаются рамы. Дом сотрясают ремонты и прочие неурядицы.