Андрей Чернов - Смерть поэта (Серафима Теплова, Рылеев, Лермонтов и Николай I)

Жандр не нашел. Пушкин нашел.

19 мая 1828 г. он заканчивает стихи «Когда для смертного умолкнет шумный день…», а на черновике появляется рисунок трубы пироскафа с навешенным на нее парусом (наблюдение С.А. Фомичева) и набросок топографического плана, где поэт отметил береговую линию Малой Невы, ров между Голодаем и крохотным, входящим в голодаевскую косу, островком Гоноропуло, и увенчал все это стилизованным корабликом, выброшенным волною на отмель и упершимся бушпритом в ту самую точку, где лежат тела пятерых повешенных. Двумя указательными штрихами поэт отметил, как пройти к этому месту посуху.

Напомним, что кораблик и план возникают рядом со строкой «В безумстве гибельной свободы…». Здесь же в черновике – словесная иллюстрация к рисунку: «мои потопленные годы», «потопленная радость», «потопленная младость».

«Когда для смертного…» – первое откровенно христианско-покаянное стихотворение Пушкина. Первая его часть будет опубликована в тех же «Северных цветах» рядом с путеводителем к могиле декабристов. Вторая часть окажется столь интимной, что останется лежать в черновике.

Замечательно и сближение дат. Дело в том, что 18 мая – день памяти священномученика Феодота Анкирского и с ним семи христианских дев, утопленных в море после истязаний именно в этот день в 303 году.

Феодот по откровению свыше разыскал тела убиенных и предал их христианскому погребению. Об этом стало известно властям. Святой отказался поклониться языческим идолам и был обезглавлен. Тело его хотели сжечь, но поднялась буря и помешала языческому ритуалу.

Святой был погребен по христианскому обычаю.

18 мая 1828 г. – это 1525 годовщина казни найденных Феодотом священномучениц. И дату под пушкинскими стихами очень трудно объяснить совпадением. Скорее предположить, что 18 мая поэт был в храме на службе, 19-го же закончил покаянное стихотворение:

И нет отрады мне – и тихо предо мной

Встают два призрака младые,

Две тени милые – два данные судьбой

Мне ангела во дни былые;

Но оба с крыльями и с пламенным мечом,

И стерегут, и мстят мне оба.

И оба говорят мне мертвым языком

О тайнах счастия и гроба.

Кто эти тени? Это тени двух молодых женщин, в которых поэт был влюблен и чья ранняя смерть потрясла его. Калипсо Полихрони (1804–1827) и Амалия Ризнич (1802–1825).

«Пламенный меч» нравственной муки казнил Пушкина с 1826 г. 13 июля декабристы были повешены, 14 июля тайно захоронены в братской могиле – без гробов, нагими, с известью, которая должна была уничтожить тела, дабы родные не выкрали их и не похоронили по христианскому обычаю. Анна Ахматова показала, как важно для Пушкина было христианское погребение. Она же обратила внимание на строки «Полтавы» (тот же 1828) и на стихотворение «Утопленник» (лето 1828), где поэт говорит об одичании власти и о нравственной муке человека, отказавшего другому в погребении.

Могила для декабристов была вырыта инженерной командой Петропавловской крепости у самой воды, практически на отмели гоноропуловского рва. Несколько раз в год это место покрывалось водой даже при ординарных подъемах Невы. И могила не размыта только потому, что яма была вырыта глубиною до трех с половиной метров. Уже к середине XIX в. место это ушло под поду, оказалось на мелководье. Тогда, собственно, о могиле и стали забывать, хотя летом 1826 г. по свидетельству современника, народ «валил туда толпами».

«Пламенный меч» коснулся души поэта вновь стихами Серафимы Тепловой. В этом был для Пушкина, может быть, и мистический укол: в переводе с еврейского Серафима – «пламенная».

В начале 1830-го «две тени милые» ожили и они обрели живые очертания двух московских дев – Надежды и Серафимы. Покаянные стихи оказались пророческими. Проведя в Москве весну и половину лета, 14 июля, в день тайного погребения казненных, Пушкин выезжает в Петербург. Мистика цифр преследует Пушкина. 14 июля – это еще и дата казни Андрея Шенье.

Упрек, невольно кинутый ему четырнадцатилетней девушкой, разбередил зарубцевавшуюся было боль. В тот же год, уже в Болдине, Пушкин пишет стихотворение «Когда порой воспоминанье…». Здесь впервые появится и пейзаж скорбного» открытого острова»: «Стремлюсь привычною мечтою // К студеным северным волнам». В 1833 г. он, несколько переработав, включит это описание в поэму «Медный всадник». «Остров малый» на Невском взморье станет могилой бедного Евгения.

Но мы не о Пушкине. Мы о Серафиме Тепловой, о восьми ее строках, приведших к роковым последствиям не для автора этих стихов, а для всего Московского университета, и еще для одного великого российского стихотворца, чье имя мы произнесем несколько позже.

Уже в наше время забытым стихам Серафимы Тепловой были посвящены два замечательных, но известных лишь специалистам исследования. Первой воскресила этот сюжет Р. Б. Заборова в № 3 журнала «Русская литература» за 1976 г. Пушкинодомец Вадим Вацуро продолжил сей сюжет статьей «Лермонтов и Серафима Теплова» в книге «Лите­ратура и искусство в системе культуры» (М., 1988).

Впрочем, помнили об этой истории и в XIX веке.

14 июля (!) 1854 года М. А. Максимо­вич пишет письмо В. П. Гаевскому, который в то время готовил монографию о Дельвиге. Вспомнил Максимович и о своей «Деннице», и об истории заключения на гауптвахту цензора Глинки.

И даже не совсем точно процитировал Пушкина: «Дела давно минувших лет…» Надо не «лет», а «дней», но оговорка, (точнее описка) вполне красноречива.

Сама дата письма – ключ к разгадке, какой-такой «особый толк» придан был властями стихам С.Тепловой.

Николаевское время уже кончается (но еще не кончено!), и образованные читатели XIX столетия умеют передавать друзьям тайные приветы.

В 1861 г. М. Н. Лонгинов в рецензии на стихи Надежды Тепловой вспомнил и об элегии юной ее сестры. Дескать, Максимович «объяснил, что стихи написаны к утопленнику и не заключают в себе никакого особенного умысла». Более того, «такой же отзыв был доставлен издателем «Денницы» от автора стихов». Серафима Сергеевна, к тому времени уже Пельская, прочтя в «Русском вестнике» эти строки, отписала автору их, потребовав восстановления справедливости.

Пришлось Лонгинову в «Письме к редактору» извиняться:

«Когда в 1830 году возникло недоразумение по поводу стихов С.С.Тепловой /…/ издатель М.А. Максимович, желая, по-видимому, отстранить от автора возможность каких-либо неприятностей, ограничился тем, что взял у нее по необходимости одну только подписку, что стихи в ”Деннице” написаны ею».

Так Серафима Сергеевна дала понять проницательному читателю времен «оттепели» и «перестройки», что никаких отречений, пусть даже вынужденных, она не произносила. (Хорошо, что при Николае Палкине детей все же не допрашивали.) Тогда, в 1830-м, жандармы сделали вид, что удовлетворились оправданиями Максимовича и начали готовить расправу над Московским университетом (что вскоре и произошло), а в самом университете молодежь горячо обсуждала вызов, брошенный в элегии юной барышни всему государственному режиму. На это, как полагают исследователи, намекал три десятилетия спустя И. В. Селиванов, закончивший Московский университет в 1829 г., в письме к А. В. Дружинину. Об этом говорит и записная книжка студента Белинского с переписанными в нее стихами Тепловой. (Там они следуют сразу за «Живым мертвецом» Полежаева.)