Владимир Немирович-Данченко - Избранные письма. Том 2

Ну, и опять-таки, и т. д. и т. д… Всего не перескажешь.

Между прочим, еще раз (уже в 3‑й) с большим вниманием прочел пьесу Мережковского, и опять она меня чем-то очень заманила.

{143}Кроме того, говорил с Леонидовым об Отелло.

На днях, вероятно, напишу что-нибудь определенное.

Жму Вашу руку. Привет Анне Карловне.

В. Немирович-Данченко

Когда я думаю о «Пире», то мне хочется убрать «надрыв», на месте Председателя хочется видеть человека, на 95 % пирующего и только на 5 % придавленного — вплоть до последних реплик. Даже истерические ноты Берсенева мне мешают[273]. Только с приходом Священника Председатель вскидывается на высоту отчаяния[274].

Не знаю, может быть, и Бакшеев может это <���…> Может быть, он не так направлен Леонидовым . Потому что, в конце концов, основной тон дан Леонидовым не тонко, не вкусно.

А вот еще что важно, это то, что все-таки это не богема, а бондари, ремесленники. Гримами ! Бондырев, Чебан, Колин…[275]

308. Л. Я. Гуревич[276]

8 апреля 1915 г. Москва

8 апреля 1915

Многоуважаемая Любовь Яковлевна!

Благодарю Вас за Ваше письмо, советы и прежде всего, конечно, за то отношение к театру, которое заставляет Вас так волноваться.

Пушкинский спектакль, в конце концов, конечно, является неудачей театра, что бы ни писали защитники. Но, по моему личному убеждению, в нем есть так много прекрасных достижений, что показывать его Петербургу не только не совестно, но даже приятно[277]. Это особенно относится к «Каменному гостю». С «Пиром во время чумы» вышла незадача, но и эта трагедия ни в каком случае не может скомпрометировать театр. Самое опасное место спектакля — «Моцарт и Сальери», где роль Моцарта в руках слишком юного актера[278], а Сальери Константину Сергеевичу решительно не удался. Я даже сомневаюсь, что удастся впоследствии. Можно было бы играть спектакль без «Моцарта и Сальери», но, во-первых, он выйдет слишком {144}коротким — сейчас он всего идет 3 часа, а во-вторых, я не считаю себя вправе обезнадеживать Константина Сергеевича добиться в этой роли удачи.

Насчет «Пазухина» я во многом с Вами согласен[279]. Для того, чтобы мне с Вами совсем согласиться, мне надо подавить в себе ту злобу, доходящую в моей душе до бунтарского настроения, которое вызывают во мне мысли о нашем обществе, о его малодушии, снобизме, мелком, дешевом скептицизме, склонности интересоваться вздорными сплетнями, отсутствии истинного, широкого патриотизма, вообще о всей той душевной гнили и дряни, которая так свойственна рабски налаженным, буржуазным душам. Когда я об этом думаю, то мне не только хочется наперекор их требованию от театра ставить такие пьесы, которые могут их только злить, но мне даже становится противным Художественный театр с такими прекрасными спектаклями, как тургеневский, гольдониевский и т. д. и т. д. Мне становится противно, что эти прекрасные спектакли дают законный, необходимый художественный отдых не тем, кто весь свой день отдает благородным трудам и благородным волнениям настоящей войны, а просто-напросто тем, кто от этих трудов и волнений бежит. Повторяю, при этих мыслях меня охватывает такая злоба, что я считал бы для себя высшим счастьем быть сейчас вне Художественного театра и работать хотя бы в самой скромной роли какого-нибудь гласного уездного земства.

Увы, по этому же самому я не могу с Вами согласиться, что «Горе от ума», наше «Горе от ума», было бы сейчас подходящим спектаклем[280]. Потому что наше «Горе от ума», в конце концов, все-таки сведено к красивому зрелищу, лишенному самого главного нерва — протеста, лишенному того, что могло бы лишний раз дразнить и беспокоить буржуазно налаженные души.

В настоящий момент особенно ярко чувствуется, до какой степени красота есть палка о двух концах, как она может поддерживать и поднимать бодрые души и как она, в то же время, может усыплять совесть. Если же красота лишена того революционного духа, без которого не может быть никакого великого произведения, то она преимущественно только ласкает {145}бессовестных. Относительно «Горя от ума» все мои мечты, какими я так горел весной, рухнули. Сейчас, если не считать очень большого успеха в роли Фамусова Станиславского, все остальное в постановке хуже, чем было 8 лет назад. Если еще принять во внимание, что везти «Горе от ума» в Петербург гораздо сложнее, чем «Хозяйку гостиницы», то Вы поймете, почему я остановился на последней.

О драме Сургучева позвольте мне умолчать. Пьеса эта ставится против моего желания, и потому мне распространяться об этом неудобно[281].

Во всяком случае, заменить «Пазухина» или «Осенние скрипки» «Тремя сестрами» входит и в мой план. Я считаю так: первому абонементу мы обязаны показать нашу новую работу, каким бы успехом или неуспехом ни сопровождалась она в Москве. Я просто считаю это долгом перед Петербургом, интересующимся нашими трудами. Удача — хорошо, неудача — что же делать! Но делать перед абонентами первого абонемента отбор на основании московских впечатлений я не считаю себя вправе. Другое дело, остальные абонементы. И мне кажется, что для них руководством будет успех или неуспех того или другого спектакля уже в Петербурге. Предрешить ничего нельзя.

Ну, насчет «Синей птицы» Вы решительно ошибаетесь. Один раз мы уже пробовали везти ее в Петербург. Вы, вероятно, забыли это. Пришлось снять с афиши, до такой степени билеты на «Синюю птицу» не продавались.

Что Вам сообщить для газет, право, не знаю. Если что-нибудь найдется, я попрошу Ликиардопуло написать Вам.

Крепко жму Вашу руку.

В. Немирович-Данченко

309. Б. М. Кустодиеву[282]

9 мая 1915 г. Петроград

9 мая 1915

Многоуважаемый Борис Михайлович!

Решено просить Вас заняться «Волками и овцами»[283].

13‑го, в среду, первая режиссерская беседа, на которую {146}Василий Васильевич Лужский и просит Вас пожаловать. В театре, в фойе.

Жму Вашу руку.

В. Немирович-Данченко

310. Л. А. Сулержицкому[284]

8 июля 1915 г. Ялта

8 июля 1915

Ялта, гостиница «Россия»

Дорогой Леопольд Антонович!

Я ждал из Москвы Вашего адреса, а пока записывал на листках карандашом. Так, пожалуй, Вам и легче разобраться.

Ответа буду ждать от Вас не очень скоро — не торопитесь. Скажем, через 2 недели

Крепко жму Вашу руку.

Вл. Немирович-Данченко

Сезон предполагаем начать рано: 23 сентября, «Гамлетом» для 1‑го абонемента или «Карамазовыми».

Видите ли, новую постановку не успеем хорошо приготовить даже к половине октября. Может быть, успели бы новый Тургеневский («Завтрак»[285], «Безденежье», «Вечер в Сорренто»), но это слишком жидко… Предпочтительно начать сильной старой. А так как дать 10 раз «Гамлета» в начале сезона или 10 раз «Карамазовых» невозможно для Качалова или для Леонидова и Германовой и остановит другие работы, то мы будем давать так: 1‑й, 3‑й, 5‑й и т. д., словом, нечетные абонементы — «Гамлета»[286], а 2‑й, 4‑й, 6‑й и т. д., т. е. четные, — «Карамазовых». А во второй половине сезона, уже в январе, наоборот. Таким образом, мы в начале сезона сдадим один полный абонемент, не утомив актеров. Понятно?