Владимир Немирович-Данченко - Избранные письма. Том 1

Продажа абонементов идет, говорят, небывало сильно. Может быть, придется объявить еще два абонемента.

В театре Комиссаржевской так еще и не был. Успех у нее, кажется, не велик. Сегодня очень не хвалят вторую ее постановку[1067]. Твоя газета к ней несколько пристрастна, перехваливает.

Гауптман прислал новую пьесу, причем пишет, что если театр сочтет ее достойной постановки, то он поставит в Берлине после нас и сочтет за удовольствие приехать в Москву на постановку[1068]. Так что может случиться, что мы в этом году представим московской публике двух знаменитейших европейских авторов — немецкого и французского (Метерлинка[1069]).

Пьесу я передал для прочтения — Эфросу.

Вот тебе и все новости. Мое письмо как бы еще газетка, выходящая три раза в неделю…

Целую крепенько читательницу этой газетки, единственную подписчицу.

Твой В .

{458} 219. Г. С. Бурджалову[1070]

Декабрь (вторая половина) 1907 г. Москва

Многоуважаемый Георгий Сергеевич!

Вишневский передал мне Ваше недовольство, что в вопросе о сдаче театра Дункан я не опросил мнения сосьетеров[1071]. Так как я не хотел бы обвинения в произволе, то спешу ответить на этот, хотя и не проверенный мною, упрек.

Я всегда и решительно был против сдачи театра. Но год, полтора назад, по поводу просьбы Дункан, говорил об этом с Константином Сергеевичем. Его мнение — что ей можно сдать свободные дни, во-первых, потому что она замечательная артистка, а во-вторых, потому что ее представления не требуют никаких осложнений. Даже относительно уборных — только одну, для нее.

На этот раз я опирался на его мнение (сам отношусь очень равнодушно), на то, что театр совершенно свободен даже от репетиций на несколько утр. А вопрос был поставлен спешно, и я не имел времени опросить не только сосьетеров, но и Правление. И взял на свою ответственность, как во всех случаях, когда быстрое решение лежит на мне одном.

Вот мое объяснение, которым прошу Вас поделиться, если зайдет речь, с другими сосьетерами.

Ваш В. Немирович-Данченко

220. А. И. Сумбатову (Южину)[1072]

6 марта 1908 г. Москва

Теперь выяснилось совершенно определенно — и я уж не могу сомневаться в этом, — что вместе с моим уходом из Художественного театра он кончит свое существование. Как бы теперь ни сложилась моя деятельность в нем, я не имею нравственного права совершить это убийство.

Поэтому, дорогой Саша, я должен буду отказаться от того, что начинало уже привлекать меня в Малый театр[1073].

{459}Завтра буду писать об этом Теляковскому, а может быть, съезжу сказать лично.

Подробности при свидании.

Твой Немирович-Данченко

221. В. А. Теляковскому[1074]

7 марта 1908 г. Москва

7 марта 1908 г.

Многоуважаемый Владимир Аркадьевич!

Выяснилось с совершенной определенностью, что если я уйду из Художественного театра, — все равно, с несколькими лицами или один, — он кончит свое существование. В этом я не могу уже сомневаться. Значит, я связан с ним гораздо более крепкими нравственными узами, чем можно было предполагать. И разорвать их лишен права.

Так как Вы мне дали время даже до 4‑й недели поста на размышление, то не думаю, чтобы я задержал Ваши планы по Малому театру.

Сердечно благодарю Вас за оказанное доверие. И прошу поверить, что последняя наша беседа оставила во мне прекрасное впечатление от Вашей искренности, смелости взглядов и административной прозорливости.

Должен, однако, сказать, что в моей борьбе между желанием поработать для Малого театра и привязанностью к Художественному перспективы Малого театра не очень подбодряли мой выбор в пользу него. Там все-таки так много затхлости, что выкурить ее полумерами вряд ли возможно. По крайней мере радикальная реформа более гарантировала бы успех задачи. Я даже думаю, что она все равно неизбежна.

Не мне, конечно, входить в то, как Вы теперь решите с Малым театром, но надеюсь, что с моей стороны не будет бестактностью, если я все-таки выработаю план такой реформы — с свободной и самостоятельной точки зрения — и этот план представлю Вам.

Искренно уважающий Вас

Вл. Немирович-Данченко

{460} 222. А. П. Ленскому[1075]

Март 1908 г. Москва

Милый Саша!

С Гзовской я заключил условие еще месяца 1 1/ 2назад.

Нелидов принят к нам в качестве секретаря дирекции или помощника директора, словом, по администрации — в последние дни[1076].

Затем я обещал поговорить с Лениным[1077]. Но не успел еще сделать это и вообще не очень задумывался над этим.

Больше ни с кем я никаких переговоров не вел.

Может быть, с кем-нибудь говорил Константин Сергеевич? Но это его частное дело. Переговоры вести он не уполномочен и мне ни о ком не говорил. Думаю, что он никому и не обещал ничего, и слухи, о которых ты сообщаешь, не имеют никакого значения.

Надеюсь, ты веришь, что я ничего не утаиваю. Да и вообще, дело наше настолько на виду, что гласности рта не зажмешь…

Поверь также, что я от всей души сочувствую тебе в твоем безнадежном взгляде на Малый театр. Сочувствую — и потому, что тепло люблю тебя, и потому, что ты взял на себя, по-моему, непосильную задачу, и потому, наконец, что сам грешен любовью к Малому театру. И бог знает на что бы я ни пошел, если бы ваш начальник[1078] серьезно и искренно хотел настоящей, коренной реформы. А он, по-видимому, боится реформы. Из этого страха ничего путного не выйдет.

Твой Вл. Немирович-Данченко

223. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[1079]

20 августа 1908 г. Москва

Среда, 20‑е

… Репетиции «Ревизора» очень оживились с приездом Константина Сергеевича. Показывает он так талантливо, как уже давно-давно не показывал. И Уралов и Горев растут с каждой репетицией[1080].

{461}Утешают и декорации «Синей птицы». Некоторые из них выходят — красоты ослепительной[1081].

Константин продолжает быть в отличных тонах. И работает хорошо, и уступчив. Так что брюзжание Лужского, не перестающего будировать против него, режет ухо несправедливой злобностью и придирчивостью. Кажется, он был бы больше доволен, если бы Константин мудрил, тормозил дело.

Я в театре совсем не устаю. …

224. Л. Н. Толстому[1082]

28 августа 1908 г. Москва

Художественный театр кланяется Вам сегодня, великий учитель, в глубоком сознании, что все художественные пути нашего времени ведут к Вашему имени, как все дороги когда-то вели к Риму. Как бы страстно ни бросались мы в сторону от большой дороги, как бы, на первый взгляд, ни изменяли верному направлению, всегда мы только ищем по мере наших сил кратчайших или красивейших путей к тому, что составляет сердце и ум русского искусства и что воплотилось в Вашей гигантской личности. И в сценическом творчестве, как в литературном, последние пределы мы видим в искреннейших признаниях совести, в трудолюбивом искании правды жизни и в сильной верной духу и характеру выразительности. Этот завет мир получил от Вас, и за него наш театр шлет Вам благодарность из тех чистейших источников своей души, откуда исходят только любовь и молитва.