Владимир Колесов - Древняя Русь: наследие в слове. Добро и Зло

Собирательное имя сила выражает веру в то, что объединяет людей в сообщества, принадлежность к которым и делает каждого их члена человеком.

Владимир Даль определяет «силу» по-русски: «Источник, начало, основная (неведомая) причина всякого действия, движенья, стремленья, понужденья, всякой вещественной перемены в пространстве, или «начало изменяемости мировых явлений» (это слова славянофила Хомякова)». В этом определении важно каждое слово. Сила — неведомая, но основная виналюбого дела, понуждающая к деянию, не зависящему от желания человека. Это сила массы, нерасчлененной множественности лиц, совместно составляющих некое сообщество, физически или духовно родственных. Этимологически сила есть «материальный предмет, гибкий шнур, природный или рукотворный, предназначенный нести нагрузку, выдерживать натяжение, затем название передалось самому натяжению, физическому, но имеющему способность втягивать в метафизическое» (Мурьянов 1982, с. 54). Первоначальное значение этого слова у славян отмечено в обрывках рукописи X в., в «Киевских листках», там сила соответствует латинскому слову virtus ‘мужество, храбрость’. Средневековое представление о «силе» также известно: это проявление творческой силы богов, что и воспринималось соответственно: «старославянское сила имеет, подобно греч. δύναμις и такое — не последней важности — значение, как ‘чудо’ (Мурьянов 1982, с. 56). Греческое слово многозначно, но общим его смыслом является ‘способность или возможность могущества и власти’ — ценность, выше которой нет ничего. В старинной былине о Святогоре показано отношение русского мира к «силе». Физической силе богатыря, и «virtus’у» его, и «δύναμις’ у» противопоставлено нечто, чего ни одолеть, ни сокрушить нельзя. Ибо можно сказать, например, «сила духа», но «мощь духа» представить невозможно.

«Сила» идеальна, тогда как «мощь» реально телесна. Мощь действительна, если воз-мочь, чтобы пре-воз-мочь, тут явлена модальность возможности. Сила всегда предстает как модальность необходимости. Это силки, в которые попадает человек, потому что сила принадлежит не ему: сила — общая энергия всех. Одному она «не по силам», один действует «через силу» уже просто «в силу» качеств всеобщей силы.

Этнологи давно обнаружили, что, согласно представлениям древних, жизнью и поступками людей управляет безличная сверхъестественная сила. Она наполняет мускулы крепостью и помогает бороться с врагом. Такая Сила познается в сравнении, сильным считается тот, с кем совладать невозможно. В родственном славянам литовском языке siela значит ‘душа, дух, чувство’. Это уже не безлично неопределенная мана (как называют ее этнологи по имени «силы» у полинезийцев), а ощущаемое живым существом одухотворение в деле. И умирающий Святогор передает свою исполинскую силу, свой дух и мощь Илье Муромцу. Нагляднее, чем в этой былине, трудно изобразить материализованное ощущениесилы.

В древности материальным воплощением «силы» был камень, а в железный век (нас он и интересует) — железо. «Воплощение» изменялось в связи с развитием материальных силв обществе: «Громова стрела» русских деревень (например, метеоритного происхождения) как брошенная с небес «сила» — она ведь каменная, но как бы и железная; камень Алатырь, без которого не обходится ни один народный заговор, в особенности заговор «на кровь», тоже сам по себе «камень», однако полезный, обладающий силой железа. Все функции камня перенесены на железо, но камень по-прежнему считают «чистым железом»; священные топорики делают на Руси из камня, священный огонь высекают камнем.

Отчасти и христиане позаимствовали у язычников эти обозначения. «Силы небесные, силы нездешние» — все эти силы суть безликие помощники Бога, которым позволено общаться с людьми и тем самым, быть может, «влиять им» (вливать) духовную энергию. Христианское понятие «души» стало своеобразной противоположностью языческому представлению о «силе».

Последовательность развития разных co-значений слова показана в исторических словарях: ‘племя, народ’, а с XII в. и ‘войско’ (воинская сила) как часть народа; затем метонимически, переносом от целого к части, возникает обозначение ‘способности живых существ быть жизнедеятельными’, а жизнедеятельность многообразна: это и ‘могущество, власть’, и ‘насилие, принуждение’, и ‘могущество природных стихий’, быть может, и Бога (‘власть духовная, сила воздействия’, как это представлено в древнерусских Евангелиях, или ‘проявление сверхъестественной силы’, как это дано у Илариона Киевского), а отсюда, от идеи власти и мощи, возникли такие производные, как ‘богатство, сокровище’.

В воинских повестях «сила» обычно понимается как враждебная («вражья»), собирательно отрицательная масса, неодолимая по причине своей неизвестности. В «Сказании о Мамаевом побоище» это слово употребляется часто, в основном по отношению к войску Мамая или его союзников. Мамай, «перевезеся великую рѣку Волгу с всеми силами... и ина же многы ордык своему великому въинствусъвокупи» (Сказание, 44, ср. 47). «Великую силу татарскую» невозможно представить в ее конкретном виде. Это черная тень на солнечном диске, страшная в своей неопределенности.

Наоборот, войско Димитрия, в зависимости от момента действия, предстаёт в изменчивом облике частных именований, таких, как полки, сторожи, войско, рать, а представляющие их воины, также в различных описаниях и в противопоставлении к вражеским «силам», именуются как храбрии, удалые витези, ведомии поляницы, ратницы и, конечно, добрии воини. Отвлеченность «силы» на фоне видовых ее проявлений у «своей» стороны перекликается с известным выражением, вложенным в уста Сергия Радонежского: «А о велицей силе не помышляй, яко не в силе Богъ, но в правдѣ» (61). Потому-то и говорит воевода Боброк своему князю: «Сила бо святаго Духа помогаеть намъ!» (71). В «Житии Сергия Радонежского», там, где говорится о нашествии Мамая, также использовано слово сила («на съпротивныя силы», «Мамай идет с татары с великою силою» и пр.), и тоже в отрицательном смысле, поскольку с действием силы связано «насильство сиротѣ». Сила всегда безмерна, и в этом «Житии» находим почти рядом два утверждения: « Выше м ѣ р ымоеа есть дѣло» — « выше силымоея дѣло бысть» (11).

Двуединство понятия о «воле» в Древней Руси создавалось обычным тогда наложением христианских представлений на коренные языческие. С одной стороны, это высшая власть, неземное хотение («Божья воля»), а с другой — рок и случай, веление судьбы, но общим является то, что причастность к ним требует от человека особых свойств и ощущений, одновременно делая его и выше, и значительнее, поскольку именно через него, через конкретного человека, свершаются воля Божья или предначертания судьбы. В древнерусских текстах христианское понимание воли соотносит волю и власть, языческое сопрягает волю и рок; первая сила идет извне и проявляется «самовольнѣ», вторая, языческая, тоже внешняя сила, но она неотвратима, и человек уступает ей «добровольнѣ». В отличие от свободы, которая всегда есть свобода выбора в ряду «своих» и идет от мира, устремляя человека вверх, воля, наоборот, идет сверху вниз, представляя собою свободу решения и действий. Все Средневековье представляет собой арену борьбы человека за право решать свои проблемы самому и действовать по личной воле, то есть совместить воедино свободу и волю. В отличие от свободы, всегда реальной и социально оправданной, воля — понятие нравственное. Отчуждая себя от свободы общины, средневековый человек постепенно проникался сознанием личной воли как воли, которой тоже положен предел. Этический характер проблемы таков: каковы пределы допустимости личной воли для представителей разных групп социальной иерархии?