Борис Дубин - Очерки по социологии культуры [сборник статей]

См.: Park R. E. News as a Form of Knowledge // American Journal of Sociology. 1940. № 4. P. 669–689. См. также: Kapferer J.-N. Rumeurs, le plus vieux media du monde. P., 1987.

См.: Morin E. La rumeur d’Orleans. P., 1982.

См.: Campion-Vincent V., Renard J.-B. Legendes urbaines: Rumeurs d’aujourd’hui. P., 1992. P. 303.

См. об этом: Постановщики реальности: Круглый стол // Досье на цензуру. 1997. № 2. С. 15–25.

Впрочем, в мире этих романов (и, может быть, вообще мире Кафки) «своих» нет, здесь все друг другу «чужие», а жизнь каждого и есть граница с миром ему чужого, всемогущего и неподвластного.

См. об этом: Moore W. E., Tumin М. М. Some Social Functions of Ignorance // American Sociological Review. 1949. Vol. 14. № 6. P. 787–795; Weinstein D., Weinstein M. A. The Sociology of Nonknowledge: A Paradigm // Research in Sociology of Knowledge, Sciences and Art. Vol. 1. Greenwich (Conn.), 1978. P. 151–166; Smithson M. Toward a Social Theory of Ignorance // Journal for the Theory of Social Behaviour. 1985. Vol. 5. № 2. P. 151–172.

В «Грозе» А. Островского слухи в застойный быт провинциального волжского городка приносит странница, а рассказывает она о краях иноверных «салтанов» и людях с песьими головами — сюжетах еще Геродотовых времен, образах средневековых легенд и лубочных картинок.

Schutz A. Well-informed Citizen // Schutz A. Collected Papers. The Hague, 1964. Vol. 2.

О фигуре простака в кругу нашей проблематики см.: Сумцов Н. Ф. Разыскания в области анекдотической литературы: Анекдоты о глупцах. Харьков, 1898; Дуров А. А. Изыскания в области дурацких древностей // Философские науки. 1995. № 1. С. 223–234.

Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. М., 1996. С. 61.

См.: Даль В. Пословицы русского народа. М., 1957. С. 687–692.

Молву и слухи представил мнением общества уже Тит Ливий, сблизивший оба латинских слова, употреблявшихся для характеристики этих устных феноменов, — fama и rumor.

См. специальный выпуск журнала: Public Culture. 1997. № 9, а также: Новое литературное обозрение. 2000. № 43. С. 327–346.

В основе статьи — выступление на Вторых Банных чтениях (27 июня 1994 г.). За указания и замечания при обсуждении высказанных здесь соображений благодарю А. Зорина, Б. Кузьминского, В. Мильчину, А. Осповата и А. Рейтблата.

Попутно замечу, что для развитой культурсоциологической теории коммуникации как сложного, символически опосредованного социального действия (в отличие от ее ранних бихевиористских версий) «герой» сообщения — это и есть образ его адресата: он не инструмент или средство коммуникации, а символически представленный, зашифрованный, криптограммированный партнер коммуникатора, один из «семейства» его обобщенных «других» («ты» во взаимодействии с «я» и противопоставлении «он» — в многомерной композиции их согласованных или расходящихся интересов, обоюдных ориентаций и ожиданий).

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995. С. 153–179.

См.: Тынянов Ю. Н. О пародии // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 284–310. Слова, взятые эпиграфом к настоящей статье, завершают эту тыняновскую работу.

См. также: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Указ. соч. С. 95–96.

См. об этом: Gusseinov G. Materialen zu einem russischen gesellschafts-politischen Wörterbuch. 1992–1993: Einfuhrung und Texte. Bremen, 1994. S. 231–235.

См. об этом: Шведов С. С. Проектирование читательского восприятия (на примере анализа газетных заголовков) // Социальное проектирование в сфере культуры: методологические проблемы. М., 1986. С. 169–176.

О позднейшей эволюции взглядов и символов самоидентификации М. Соколова как «знаковой» фигуры см. в этом контексте: Зорин А. Скучная история // Неприкосновенный запас. 2000. № 4. С. 17–21.

На этом материале понятие негативной идентификации активно разрабатывается в последних работах Л. Гудкова. См., например, его статьи: Россия в ряду других стран // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1999. № 1. С. 39–47; Комплекс «жертвы» // Там же. 1999. № 3. С. 47–60; Страх как рамка понимания происходящего // Там же. 1999. № 6. С. 47–53; К проблеме негативной идентификации // Там же. 2000. № 5. С. 35–44; и др.

Подобная агрессия, разумеется, включает и, может быть, даже прежде всего имеет в виду автоагрессию — демонстративное, намеренно резкое дистанцирование от соответствующих символов и значений в собственном определении, биографии, жизненных планах, ближайшем окружении.

Стоит отметить, что эта пародическая либо криптопародическая литературизация и делитературизация массмедийного материала — явление вовсе не новое, а, вероятно, напротив, обычное для массовой культуры в целом и массового журнализма в частности. Если говорить о первом, то ирония, пародия, игра, в том числе — игра в условность описываемого или показываемого, вовсе не исключены из массовой культуры, а, напротив, в ней активно практикуются (больше того, она, можно сказать, в принципе если не пародийна, то пародична). В последнем же случае, применительно к журнализму, пародийное использование элементов литературной культуры связано с внутренними ценностными противоречиями в ролевом самоопределении журналиста, среди прочего — с борьбой в нем «служащего» с «очевидцем и свидетелем», «хроникера» — с «писателем» и т. п. Так, во времена брежневского застоя в отделах спорта или быта, в материалах по преступности и новостях искусства крупных газет среди прочих «выразительных», «хлестких», «по-настоящему журналистских» приемов отрабатывались и клише, подобные нынешнему литературизированному стебу. В качестве пароля «для своих» в них втягивались, в частности, элементы неофициальной словесности — типа «Еще неясный голос труб» (о водопроводчиках некоего ЖЭКа) и т. п. Интересный материал здесь собран в уже указывавшейся работе С. С. Шведова.

Понятие эпигонства более подробно развернуто в статье «Сюжет поражения», включенной в настоящий сборник.

См., например.: Есть мнение!: Итоги социологического опроса. М., 1990. С. 84–87.

См. социологический разбор этой ситуации в кн.: Bourdieu P. Les règies de l’art: Genèse et structure du champ litteraire. P., 1992.

Замечу, что рационализация типологически сходных обстоятельств в развитых социальных системах, в соединении с пониманием роли идей в социальных образованиях и движениях, среди прочего дает, например, начало социально-философской и социологической критике идеологии, как и другим, уже внекружковым, универсалистским формам интеллектуальной работы — систематической проработке разноуровневых символических составляющих идеологии, многосторонней констелляции социальных обстоятельств ее формирования и последующих трансформаций при усвоении другими группами, в иных проблемных контекстах и т. д. Характерно, что в описываемом нами случае и в российских условиях вообще подобные формы интеллектуальной рефлексии в их рафинированности и универсальности не складываются, а то, что могло бы развиться в критику идеологии, принимает, по выражению О. М. Фрейденберг, обобщенный вид «склоки» и подобных ей феноменов — навета, доноса и проч.